Россия без Петра: 1725-1740
Шрифт:
То, что распоряжение гоф-интенданту Мошкову о перестройке дворца Апраксина было дано императрицей еще в декабре 1730 года, примечательно. Замысел вернуть столицу в Петербург возник уже в первые месяцы жизни Анны в Москве. Для этого было немало причин. В отличие от своего предшественника она, как и ее фаворит, понимала значение города на Неве — столицы новой империи. Преемственность имперским доктринам Петра Великого, провозглашаемая во времена Анны, требовала и упрочения петровской столицы — эксцентрического центра на Балтийском побережье. К тому же Анну не могли удержать в Москве лишь воспоминания о беззаботном детстве. Дворянское движение в Москве в первые дни ее царствования не могло не устрашить императрицу,
Сильно подвигнул Анну к переезду в Петербург случай, происшедший в начале января 1731 года. При возвращении двора из Измайлова в Москву под передней каретой князей Голицыных (обычно же первой ехала карета Анны) вдруг образовался провал, в который рухнула карета с лошадьми, кучером и форейтором. Супружеская пара Голицыных успела выскочить в последний момент. Французский дипломат Маньян сообщал о ходе расследования этого эпизода: «Есть полное основание думать, что дело это было подготовлено заранее, и нетрудно было поэтому произвести действие в момент, назначенный для его исполнения. По способу, которым руководствовались при размещении бревен и камней, можно судить, что сделано это таким образом, чтобы можно было переменить положение их в то мгновение, когда это будет необходимо; чрезвычайное же удивление было вызвано тем, как могли приготовить подобную засаду на пути из Черкизова в Измайлово, путь этот всегда закрыт решетками, так что никто не может по нему пройти иначе, как с письменного разрешения императрицы»9.
Вдали от дворянских гнезд, в новой обстановке, Анна, как и ранее Петр I, начинала свое царствование, окруженная своими людьми. Центром жизни Петербурга в 30-е годы были два дворца Анны. Вскоре стало ясно, что дворец Апраксина, куда она переехала из Москвы, мал для двора, и с 1732 года работы по расширению дворца вел Ф. Б. Растрелли — его первоначальный строитель. Как известно, вдоль набережной Невы от нынешнего Дворцового моста до Зимней канавки стояли дома петровских принципалов: А. Кикина, С. Рагузинского, П. Ягужинского, Г. Чернышева и других. Растрелли сломал дом Кикина — ближайший к Адмиралтейству — и за счет этого расширил дворец Апраксина, а с другой стороны присоединил к нему дома Рагузинского и Ягужинского. Окончательно императорский дворец был завершен в 1737 году, но к этому времени Анна уже давно жила в нем, постепенно занимая все новые и новые покои, законченные отделкой.
Дворец был обширен и красив. Двадцать восемь медных драконов-водостоков в дождливые дни низвергали с крыши потоки воды, напоминая Петергоф. Белокаменные лестницы и балконы, выходившие на Неву и во двор, были украшены деревянной резьбой. Деревянные вызолоченные фигуры, подобные тем, что сохранились на Петровских воротах Петропавловской крепости, громоздились на фронтоне. Плафон, расписанный Л. Караваком, украшал торжественный тронный зал, где Анна принимала посланников и проводила торжества. Хрустальные люстры, изящные подсвечники на кронштейнах между окон, наборный паркет, картины, изразцовые печи, зеркальные окна — все это создавало уют и простор в новом доме Анны. Здесь она жила зимой. Летом же ее ждал или Петергоф, или Летний дворец, который начали строить из дерева в 1732 году в Летнем саду на месте разобранного «Зала для славных торжеств».
Возвращение столицы в Петербург благоприятствовало его строительству. К сожалению, от бурной градостроительной деятельности того десятилетия мало что дошло до нашего времени: исчезли с лица земли или под новыми постройками Летний и Зимний дворцы Анны, триумфальные ворота, многие дворцы знати вдоль Невы, дома на Васильевском острове. Исчез, как бы растворился в невской воде, оригинальнейший Подзорный дворец, законченный в 1731 году М. Земцовым. Он стоял на крошечной
Но многое и сохранилось. 29 июня 1733 года торжественно освятили Петропавловский собор, ставший с той поры главным храмом империи и усыпальницей российских императоров. В огромном пространстве храма сверкал свежей позолотой великолепный резной иконостас работы Ивана Зарудного. И хотя судьба собора не была счастливой — он часто горел и перестраивался, — все же свой величественный вид он окончательно приобрел именно в анненское время. То же можно сказать и об открытом в 30-е годы здании Двенадцати коллегий, и о законченной в 1734 году Кунсткамере.
Интересна и судьба Адмиралтейства. По указу Анны в 1732 году было разобрано петровское мазанковое Адмиралтейство и по проекту И. К. Коробова под «смотрением» Трезини было построено новое, каменное, здание. Оно не дожило до нашего времени, уступив место великолепной классике Андреяна Захарова, но сама идея высокого золотого шпиля (шпица) с золотым корабликом идет к нам от Коробова, от анненских времен — по указу Анны было приказано «оббить оной шпиц и купол медью и вызолотить добрым мастерством»10. Под шпилем был повешен 60-пудовый колокол, который отбивал время и извещал жителей Адмиралтейского острова о пожарах, наводнениях и прочих происшествиях.
Теперь мы, видя сверкающие шпили Петропавловского собора и Адмиралтейства, дополненные блеском золотого купола Исаакия, не задумываемся над тем, что это — квинтэссенция самой эпохи петровских преобразований, скрывавшей под новыми формами старое содержание: строгие, стройные шпили, рисующие привычный профиль западных городов, но — вызолоченные, как кремлевские соборы, «чтобы чаще Господь замечал». Двенадцать коллегий, построенные в новом, западноевропейском, стиле, но — по плану кремлевского здания приказов XVII века…
В анненское время были быстро восстановлены все основные принципы петровской градостроительной политики. А они, как известно, были весьма жесткими. И вот мы читаем майский 1735 года указ императрицы обывателям Немецкой и Задней улиц, что на Адмиралтейском острове, которые, оказывается, еще в 1734 году дали подписку в том, что будут строить себе каменные дома, но «не токмо не начали строить, но и к нынешнему году материалов ничего не приуготовили и под строение (каменных домов. — Е. А.) хоромного строения (то есть временных деревянных зданий. — Е. А.) не ломают». Поэтому по императорскому указу было предписано: «У тех обывателей по линии хоромное строение сломать каторжными, а им объявить: буде они на тех местах с нынешняго мая месяца строить палат не будут, то те дворы их взяты будут на Е.и.в.»11.
Вероятно, в одно прекрасное майское утро можно было видеть, как страшные безносые и безухие каторжники, под вой собак и вопли жителей, начали крушить вполне пригодные, но противоречащие образцовой застройке дома обывателей. Поскольку традиции этатизма и бесправия людей на нашей земле сильны и неизменны, автор изображает эту сцену со знанием дела — в 70-х годах XX века он видел нечто подобное на Кавказском побережье: в одно прекрасное утро местные власти начали сносить «незаконные» пристройки за домами жителей приморского поселка. И хотя вместо безносых каторжников за дело взялись отряды солдат с бульдозерами, впечатление было весьма сильное, и еще долго ветер нес над бескрайним морем тучи пыли, пух из перин, крики внезапно поднятых с постелей дачников и хозяев, страшный вой обезумевших от грохота собак…