Россия и Германия: вместе или порознь?
Шрифт:
Впрочем, и Шпеер, когда с политической точки зрения ложь не требуется, дает картины поразительной поведенческой простоты Гитлера, где манией величия и не пахнет. Шпеер вспоминал, что между 1934 и 1936 годами рейхсканцлер и фюрер мог запросто гулять по лесным дорогам в районе Оберзальцберга в сопровождении гостей и трех-четырех охранников в штатском из лейб-штандарта, выпить кружку пива или стакан молока в горном трактирчике. А толпа многочисленных туристов так и не признавала в человеке в национальном баварском костюме, гуляющем как и прочие, главу рейха.
Но наиболее, пожалуй,
Последнее обстоятельство делает ее, очевидно, и одной из наиболее достоверных. Риббентроп писал: «За все годы сотрудничества я в человеческом плане не сблизился с ним в большей мере, чем в первый день нашего знакомства, хотя мной пережито вместе с ним так много. Во всем его существе было что-то такое, что невольно отстраняло от личного сближения с ним.
Еще при первой встрече с Адольфом Гитлером его личность произвела на меня сильное впечатление. Уже тогда у меня появилось чувство, что этот человек — явление, совершенно из ряда вон выходящее. Особенно мне бросилась в глаза его полная обособленность, но отнюдь не замкнутость. У Гитлера имелась совершенно особая, свойственная только ему одному манера высказывать свою точку зрения таким образом, что последнее слово оставалось за ним. Он никоим образом не был человеком компромиссов. Неприступность Адольфа Гитлера была не какой-то заранее заданной, а шла от самого его характера. Как человек он, верно, и сам страдал от этого.
Вместе с тем мог быть и подкупающе любезен, сердечен и открыт. Мог захватывающе, с юмором и даже блистая остроумием рассказывать о своей юности, о своей военной службе в Первую мировую войну и о годах своей внутриполитической борьбы. А когда говорил об искусстве и архитектуре, чувствовалось, в какой большой мере он был артистической натурой.
Когда он хотел привлечь кого-нибудь на свою сторону или добиться чего-нибудь от собеседника, он делал это с непревзойденным шармом и искусством убеждать.
Верность Адольфа Гитлера людям, которые однажды что-либо сделали для него, порой граничила с невероятным. С другой стороны, он мог быть непостижимо доверчивым.
Он мог даже сознательно оскорбить человека. В этом проявлялась известная двойственность его натуры, которую я никогда и не смог понять до конца. Принцип «разделяй и властвуй» был доведен им до такой степени, что почти все его сотрудники оказывались вовлеченными в тяжелые внутренние конфликты.
Для оценки личности Адольфа Гитлера имеет значение и другой момент: он мог приходить в слепую ярость и не всегда умел владеть собой. После одного такого инцидента уже во время войны, он откровенно сказал мне: «Знаете ли, Риббентроп, иногда я совсем не могу совладать с собой!»...
Характер личности Адольфа Гитлера проявлялся как на больших народных митингах, так и в общении с политиками, военными, иностранцами, а также и в более тесном кругу и в личных беседах. Его вера в себя в сочетании с гениальным, понятным и простым способом выражаться ощущались многими людьми, вовлекая их в его
Не может быть никакого сомнения в том, что Адольф Гитлер имел в жизни только одну цель: служить немецкому народу. Он жил совершенно самоотверженно, жертвовал своим здоровьем и до последнего момента не думал ни о чем ином, кроме как о будущем своей нации. Тот факт, что он потерпел поражение, фюрер, говоря со мной, назвал судьбой. Почему именно он потерпел поражение — решит история»...
Честный, трезвый взгляд позволяет понять не только то, почему же Гитлер закончил вместо триумфа крахом, но и большее: мог ли триумф продолжиться в веках. Гитлер верно определил одного врага как своей страны, так и человечества — тот интернациональный Капитал, который был напрочь лишен каких-либо национальных корней.
Ротшильды, Варбурги, Дюпоны, Меллоны, Морганы, Валленберги, Рокфеллеры, Куны, Каны, Барухи, Страусы, Лазары, Розенвальды, Сулцбергеры, Шиффы...
Не ирония истории, а ее трагизм проявился в том, что Гитлер не мог прийти к власти без помощи этого Капитала. Но финансы Капитала стали для него лишь стартовыми колодками. Оттолкнувшись от них, он выпрыгнул на такую общенациональную высоту, где его талант и способность брать доступные лишь ему высоты стали видны всем.
Возможность идти к власти ему дал Капитал. Капитал сделал ставку на него. И когда популярность нацизма к 1933 году медленно пошла на спад, Капитал же покончил с колебаниями и обеспечил ему кресло канцлера как антикоммунисту.
Но когда преграда между Гитлером и Германией рухнула, он быстро да и по праву стал кумиром и надеждой масс в ином облике — как националист. Капиталу и Германии он был нужен в разных (и прямо противоположных) целях!
Капиталу -— для новой войны, в итоге возвышающей Америку.
Германии — для новой жизни, сбросившей путы Версальского договора.
И вот тут, идя дорогой триумфа, он пошел по ней к краху. Почему? А потому, что ошибся в оценке второго главного фактора Истории — Труда. Ошибся в своем неприятии Советской России как проявления — в его представлении — «еврейского большевизма». Хотя большевизм в России приобретал все более национально-государственную, а не интернационально-революционную ипостась.
И не стоявший ли кто-то рядом — тот же Ханфштенгль — внимательно следил, чтобы антикоммунизм не угасал, а разгорался?
Антикоммунист Гитлер был обречен. В то время как последовательный националист Гитлер был бы обязан прийти умом к пониманию перспективности для Германии только одного союза — с Россией, антикоммунист Гитлер противился такой перспективе всей своей душой. И душой, прямо скажем, исковерканной тем же Капиталом, не позволявшим незаурядным фигурам типа Гитлера развиваться естественно, гармонично.