Россия и русские. Книга 1

Хоскинг Джеффри

В 1762–1764 гг. Петр III и Екатерина II завершили процесс экспроприации и рационализации церковного имущества, взяв на себя заботу обо всех земельных владениях Церкви и заменив доход с этих земель официальным вкладом в епархии и монастыри. Однако сумма вклада составляла лишь четверть былых доходов. Только один церковный иерарх, митрополит Ростовский Арсений, выказал протест против этих действий. Он был осужден за государственную измену, лишен духовного сана и заключен на пожизненный срок в крепость.

Последствия этих реформ стали прямо противоположными результатам протестантской Реформации. Православные священники находились теперь в изоляции, ухудшилось и их материальное положение. Они носили старинную одежду и не имели чина или официального ранга. Интересно, что только они и крепостные крестьяне не были приглашены в Уложенную комиссию 1767 г.

С новым символизмом Петра и его церковными реформами монархическая власть

в России укрепилась и расширила свои полномочия. На Западе концепция монархического абсолютизма возникла в результате борьбы с папством и из необходимости лишить неприкосновенности древние институты. В России же вопрос папства не стоял, а подобных институтов не существовало. Здесь абсолютизм развился совсем по-иному и подразумевал сакрализацию самой монархии. В XVIII в. придворные ритуалы и официальная хвалебная литература подчеркивали, что монарх являлся подобием Христа или даже самим Христом, а отсюда следовала его божественная сущность. По мнению русских ученых В.М. Живова и Б.М. Успенского, «сакрализация монарха продолжалась в течение всего синодского периода [1721–1917], и все это время находилась в конфликте с традиционным религиозным сознанием. Этот конфликт не мог быть принципиально разрешен, так как сакрализация монархии стала неотъемлемой частью государственной структуры и особенно Синода»⁴⁵.

Однако понятие «сакрализация монархии» не являлось тождественным понятию «сакрализация монарха». Петр обожествлял не себя, а государство. Подобно неостоикам он имел возвышенную идею государства, веря в то, что оно находится выше личных и семейных уз, этнической и религиозной принадлежности и даже выше личности монарха. Петр был первым русским правителем, который попытался провести различие между государством и личностью монарха. На это различие обращалось внимание в тексте «Духовного регламента», а рекруты перед началом службы присягали «царю и отечеству», как если бы эти два тесно связанных понятия были различны и отделены друг от друга. Таким стал первый неуверенный шаг России от патримониального государства к функциональному и бюрократическому⁴⁶.

Петр также выработал еще одну основу законности своей власти, заключавшуюся в идее «прогресса». Он считал, что благодаря прогрессивным преобразованиям, проводимым государством, можно достичь общего блага для всего народа. Его панегиристы заявляли, что это было резким переходом «из тьмы на свет», «из ничего к бытию». Впоследствии некоторые элементы этого самоотверженного посвящения себя прогрессу и общему благу перейдут к русской интеллигенции⁴⁷. Однако сам процесс перехода «из тьмы на свет» нес в себе парадокс, так как при достижении своих целей Петр укрепил черты старой Московии или — выражаясь его собственным стилем — сделал тьму еще более беспросветной.

Для реализации плана по созданию безличного государства как средства осуществления прогресса Петр начал формировать административный аппарат, который он назвал «регулярным государством». Система должна была функционировать автоматически, даже если монарх отсутствовал (например, участвуя в войне), и управляться официальными лицами, назначенными за свои способности и честность, а не благодаря высокому происхождению или личным связям. Центром администрации стал Сенат, заменивший Боярскую думу как царский совет и координатора всех дел. Для быстрого решения рутинных вопросов Петр заменил приказы коллегиями, каждая из которых исполняла строго определенную функцию — юстиция, производство, государственный доход и т. д. — и имела своих служащих на местах. Чтобы исключить влияние на ведение дел личного и семейного интереса, каждая коллегия возглавлялась административным правлением, состоявшим из нескольких человек. Они сообща принимали решения, а их подчиненные занимались составлением инструкций, процедурными и юридическими вопросами.

Однако Россия — не Швеция, где подобные институты были вплетены в политическую структуру, а основные общественные сословия обладали корпоративными организациями и были представлены в парламенте. В России, где все еще главенствовала сеть отношений «патрон — клиент», сдерживаемая только царем, коллегии действовали по-иному. Группы людей, так же, как и отдельные личности, столь рьяно удовлетворяли свои собственные интересы, что даже самый продуманный механизм управления разлаживался.

В любом случае Петр имел противоречивое представление о разнице между государством и государем, и, конечно, даже не всегда ее замечал. Он подвергался постоянному искушению лично вмешиваться в созданную им систему, чтобы убедиться в правильности ее функционирования. Для наблюдения за Сенатом и коллегиями Петр ввел должность генерал-прокурора, имевшего в каждом учреждении своего подчиненного, а также разместил в каждой коллегии своего личного представителя, фискала, который «должен видеть,

что все дела ведутся преданно и справедливо»⁴⁸. Фискалы должны были обличать противозаконные действия, злоупотребления должностным положением и коррупцию и иногда вознаграждались частью собственности тех, кого выдавали. Таким образом, преследуя цель преодолеть противоречия между личными и государственными интересами, Петр спровоцировал появление рутинной бумажной работы и злоумышленных обвинений, опутавших русскую бюрократическую жизнь и подливших масла в огонь борьбы различных должностных группировок.

По сути дела, надежда Петра на фискалов отражала его молчаливое признание того, что камералистская (административно-хозяйственная) концепция правления, основанная на безличном подчинении, разделении обязанностей и формальных инструкциях, плохо сочеталась с сетью личной зависимости, ставшей движущей силой и социальной основой русского государства⁴⁹.

Личная жизнь Петра, дворцовый церемониал отражали его собственное противоречивое отношение к тем изменениям в русской культуре, которые он сам начал проводить. Помимо обычного двора, он построил потешный, состоявший из деревянных зданий, где периодически устраивал «Всешутейший и всепьянейший собор», название которого предполагало пародию на упраздненный церковный совет. Ритуал этих пирушек менялся, но обычно избирался «принц-Цезарь», чтобы их возглавить. Во время одного из «заседаний», собравшиеся сановники должны были надеть маскарадные костюмы с хвостами животных. В другой раз абсолютно голый Бахус шествовал в митре епископа, неся эмблемы Купидона и Венеры, в то время как прислужникам давались комические имена, основанные на непристойном слове «х…». Таково было представление Петра о карнавале как о возможности буйного безудержного веселья и непринужденного развлечения, высмеивания и ниспровержения установленных институтов (включая и те, которые он сам возглавлял), но одновременно и как о средстве их укрепления⁵⁰.

Принцип сенаторского правления в той форме, в которой он развивался в следующем веке, не смог внедрить в России регулярное правление. Однако благодаря ему создавалось впечатление, что в государстве существовали своего рода директивы, называемые «законом», которые властьимущие и подчиненные обязаны были поддерживать и соблюдать. По этой же причине возникала уверенность в том, что личные и клановые интересы не имеют главенствующего влияния на политические конфликты. Поэтому и появились горы бумаг по всем спорным вопросам, так как каждый чиновник вел запись, имел письменное свидетельство против возможных интриг соперников или фискальных доносов. В результате в Сенате и коллегиях скопилось огромное количество нерешенных и неулаженных дел, число которых росло от правления к правлению. Для завершения дела требовалось личное вмешательство государя, что подрывало значение самого создания Сената⁵¹.

Та же противоречивость характеризовала и отношение Петра к правящему классу, дворянству. С одной стороны, он хотел видеть дворян вдохновленными его собственными идеалами и чувством чести, умелыми управленцами, честно и эффективно ведущими общественные дела. С другой стороны, он не доверял дворянам и вынужден был прибегать к лести, увещеваниям и даже угрозе лишения должности.

Противоречивость взглядов Петра выражалась даже в названии дворянства. Он соединил различные слои московской аристократии в новое сословие, которому дал польское название «шляхетство», подчеркивавшее, что его члены являлись гражданами республики. На практике же Петр и его преемники обычно использовали термин «дворянство», подразумевавший иной статус, чем у придворного⁵².

Он требовал, чтобы чувство чести дворянина, присущее ему благодаря происхождению и родословной, применялось во благо государству посредством военной или гражданской службы. Притом начинать ее полагалось с самых низших ступеней. Таким образом, аристократы были вынуждены идти в армию рядовыми солдатами, хотя им и разрешалось служить в новых престижных гвардейских полках. Молодой офицер или гражданский служащий впоследствии мог подняться по иерархической лестнице, предусмотренной Табелью о рангах. Этот свод правил прохождения службы, созданный в 1722 г., окончательно заменил собой местничество, упраздненное тридцатью годами раньше. Он должен был обеспечить служебный рост в соответствии с такими критериями, как заслуга, достижения и трудовой стаж, но не родословный и фамильный статус. Новые правила базировались на военной иерархии, однако они применялись к гражданской и дворцовой службам, в которых лица, достигшие высших должностей, получали чин генерала. В Табели определялось четырнадцать параллельных рангов: добравшись до восьмого, недворянин мог получить дворянский статус, притом не только для себя, но и для своих наследников. Заслуги и преданная служба признавались наследственными.