Россия против Наполеона: борьба за Европу, 1807-1814
Шрифт:
Ничто из вышеперечисленного не усилило привлекательность егерей в глазах Павла I: численность легкой пехоты при нем сократилась на две трети. Хотя и следует с подозрением относиться к выпадам российской патриотической историографии в адрес немецкого педантизма, в этом случае русские историки справедливо полагали, что одержимость Павла I сложной муштрой на плацу вредила российской армии в целом и егерям в частности. Георг Каткарт справедливо полагал, что крепостное право служило не лучшей предпосылкой для развития легкой пехоты. То же самое можно сказать и о дисциплине, которой должен был подчиниться рекрут, чтобы превратиться из крестьянина в солдата. После 1807 г. необходимость увеличения количества егерей и проведения их переподготовки получила признание в среде высшего армейского руководства. Как и М.Б. Барклаю де Толли, П.И. Багратиону также приходилось командовать егерскими полками. Однако некоторые старшие офицеры сомневались в том, что из русских крестьян можно сформировать хорошую легкую пехоту. Подобные доводы, несомненно, могли быть использованы в качестве оправдания их собственных неудач по части разумной подготовки личного состава. Как отмечал Гнейзенау весной 1812 г., подготовка российских егерей часто была излишне суровой, сложной и формальной [183] .
183
О
Тем не менее не стоит и преувеличивать недостатки, свойственные российским егерским полкам. В целом егеря хорошо проявили себя в арьергардных боях во время отступления к Москве и при Бородино. Главная причина этого заключалась в том, что к 1812 г. в российской армии действовало более пятидесяти егерских полков, вместе насчитывавших более 100 тыс. человек. Различия в уровне подготовки отдельных полков были неизбежны. В октябре 1810 г. четырнадцать полков тяжелой пехоты были переформированы в легкую пехоту, и, как и следовало ожидать, поначалу стреляли они плохо: все источники свидетельствуют о том, что в российской армии настоящие егерские подразделения по отдельности действовали гораздо лучше, чем отряды тяжелой пехоты. С другой стороны, вполне вероятно, что лучшими среди всех егерских полков являлись те, что участвовали в боях в Финляндии, на Кавказе или против Османской империи в 1807–1812 гг. [184]
184
Существуют две превосходно написанных истории двух полков легкой пехоты лейб-гвардии, в которых много говорится о егерях той эпохи: История лейб-гвардии Егерского полка за сто лет, 1796–1896. СПБ., 1896; Гулевич С.А. История лейб-гвардии Финляндского полка, 1806–1906. СПб., 1906.
В условиях реальных боевых действий егеря имели перед собой многочисленные мишени и не были ограничены в использовании боевых патронов. Историк 2-го егерского полка писал, что кампания в лесах Финляндии стала прекрасной тренировочной площадкой для легкой пехоты, которая могла практиковаться в стрельбе, использовании рельефа местности и ведении мелкомасштабных военных операций. Генерал А.Ф. Ланжерон вспоминал, что 12-й и 22-й егерские полки были лучшими стрелками в его корпусе, поскольку у них имелся многолетний опыт службы в рядах снайперов на Кавказе. По мнению историка 10-го егерского полка, то же самое можно было сказать о войнах с Турцией, в ходе которых полк порой был вынужден преодолевать более 130 км за пять дней, ведя свою «маленькую войну», состоявшую из перестрелок и засад в предгорьях Балкан. Совершавшие набеги турки часто имели лучшие ружья и стреляли лучше русских егерей, по крайней мере до тех пор, пока те опытным путем не обрели необходимые навыки [185] .
185
Langeron A. Op. cit. Р. 74–75. О 2-м егерском см.: Ранцов В.В. Указ. соч. С. 81–83. О 10-м егерском см.: Невежин Н. 112-й пехотный Уральский полк: История полка, 1797–1897. Вильна, 1899. С. 35–38.
Разница в уровне подготовки между отдельными российскими полками в 1812 г. часто не могла укрыться от глаз противника. Первыми стрелковыми подразделениями русских, с которыми столкнулась саксонская армия после вторжения в Россию, были неопытные войска из корпуса генерала Ф.Ф. Эртеля. Офицер саксонской армии сделал запись о том, что «русская армия была еще не та, какой она стала в 1813 г. <…> они не понимали, как вести огонь в открытом порядке». Несколько недель спустя саксонцы испытали настоящее потрясение, впервые столкнувшись с егерями-ветеранами Дунайской армии, которые находились в прекрасной форме после многочисленных балканских кампаний. Это были «превосходные русские егеря из корпуса Сакена. Они одинаково умело перемещались и хорошо стреляли и нанесли нам серьезный урон, используя гораздо лучшие ружья, которые били в два раза дальше наших» [186] .
186
Smith D. Napoleon against Russia: A Concise History of 1812. Barnsley, 2004. P. 92; Богданович M. И. История Отечественной войны 1812 года. Т. 2. СПб., 1859. С. 456
Особенности подготовки и применения легкой пехоты являлись одной из тем, обсуждавшейся на страницах «Военного журнала», который впервые начал публиковаться в 1810–1812 гг. Его редактором был высокообразованный полковник П.А. Рахманов. Журнал задумывался как издание, призванное побуждать офицеров к размышлениям о своей профессии. Некоторые статьи представляли собой переводы зарубежных классиков. Они знакомили русских офицеров с идеями таких ведущих иностранных теоретиков как А.А. Жомини, Ф.В. Бюлов и Генри Ллойд. Прочие материалы касались военной истории или представляли собой анекдоты о недавних войнах с участием России. Многие статьи, однако, затрагивали ключевые проблемы того времени и были написаны состоявшими на службе офицерами, которые часто не подписывались. Конечно, в журнале не могли открыто обсуждаться различные стороны предстоящей войны с Францией, но между строками в некоторых статьях легко можно было прочитать о таких вопросах, как роль фортификаций и относительные преимущества наступательной и оборонительной войны. В журнале также находили освещение такие проблемы как правильное расположение артиллерии на поле боя, роль генерального штаба, а также то, какие ценности и навыки военное образование должно было прививать офицерскому корпусу. Список подписчиков на журнал был внушителен. Некоторые полковые командиры покупали несколько копий для своих офицеров. Помимо этого у журнала было множество индивидуальных подписчиков, прежде всего из числа тех, кого можно описать как нарождавшуюся военную интеллигенцию [187] .
187
По всем этим вопросам я читал «Военный журнал» за 1810–1812 гг. Все ссылки привести невозможно.
Центром притяжения этой интеллигенции стал Главный штаб, который в те годы увеличился численно и стал работать гораздо эффективнее. Справедливо будет сказать, что именно в период 1807–1812 гг. в России впервые появился настоящий
188
Две ключевых работы об истоках Главного штаба см.: Гейсман П.А. Указ. соч.; Глиноецкий Н.П. Генеральный штаб в царствование императора Александра I // Военный сборник. 1874. №10. С. 187–250; № 11. С. 5–43.
Двумя самыми образованными штабными офицерами в окружении М.И. Кутузова были П.М. Волконский и К.Ф. Толь. Оба они хорошо усвоили уроки 1805 г. и сыграли ключевую роль в организации эффективной работы Главного штаба в последующие годы. П.М. Волконский был коренастым человеком небольшого роста и, будучи офицером Семеновского полка, знал Александра I с юности. Несмотря на это, он испытывал некое благоговение перед монархом, которому он был всецело предан и чью волю никогда не оспаривал. Добрый по характеру, тактичный и скромный Волконский получил неплохое образование и обладал исключительной работоспособностью. Он хорошо управлялся с делами, быстро вникая в самую суть проблемы. Его спокойные хорошие манеры и умение проявлять терпение, помогли ему выступить в роли ценного дипломата в ставке коалиции в 1813–1814 гг., когда разногласия, вызванные соперничеством самолюбий и государственных интересов, грозили выйти из-под контроля. Никто и никогда не говорил, что Волконский обладает выдающимся умом, а уж тем более, что он был великим стратегом. Но у него были первоклассные помощники, прежде всего К.Ф. Толь и И.И. Дибич, и он умел доверять им и поддерживать их суждения. Без напряженной работы Волконского, его политических дарований и связей Главный штаб российской армии занимал бы гораздо более слабые позиции и действовал бы гораздо менее эффективно в 1812–1814 гг. Но даже несмотря на все усилия, предпринятые Волконским, к началу войны в 1812 г. в российской армии было слишком мало штабных офицеров, а многие из тех, кто находился в строю, были молоды и неопытны [189] .
189
А.И. Михайловский-Данилевский, бывший подчиненный П.М. Волконского, удостоил его деятельность невыразительной похвалы: Михайловский-Данилевский А.И. Мемуары, 1814–1815 гг. СПб., 2001. С. 156–157.
Вернувшись из Парижа, где он изучал устройство французского штаба, П.М. Волконский установил хорошие профессиональные отношения с М.Б. Барклаем де Толли, которые сохранялись между ними и в дальнейшем. За два года, предшествовавшие вторжению Наполеона, Волконский поставил свиту Е.И. В. по квартирмейстерской части на ноги. Действуя в качестве помощника П.М. Волконского, К.Ф. Толь составил и распространил инструкцию для штабных офицеров. Согласно инструкции, в их компетенции находились все вопросы, связанные с развертыванием армии, ее передвижениями и выбором мест для проведения сражений. Параллельно с этим А.И. Хатов вел подготовку все большего числа подававших надежды молодых кадетов, которые должны были стать младшими штабными офицерами, а сам П.М. Волконский работал над переводом в Главный штаб наиболее способных офицеров, среди которых самым известным суждено было стать И.И. Дибичу — еще одному офицеру Семеновского полка. Введение в состав штаба ряда офицеров, имевших опыт боевых действий на передовой, и некоторого числа российской знати помогло сократить разрыв между Главным штабом и генералами, командовавшими корпусами и дивизиями, а также уменьшить их подозрения по отношению к этой структуре. Этому способствовал и боевой опыт, приобретенный штабными офицерами в 1805–1812 гг.
Тем не менее определенное недоверие сохранялось. Ключевым моментом стал 1810 г., когда Александр I постановил, что отныне все должности штабных офицеров в штабах должны были занимать специально подготовленные офицеры Главного штаба. Традиционно начальник штаба управлял своим штабом через дежурного генерала и нескольких адъютантов, многие из которых приходились ему родственниками, друзьями и подчиненными. Отчасти — и это было типично для российской армии и бюрократии — штабы напоминали расширенный вариант домашнего хозяйства. Теперь же некоторый дисбаланс в столь удобное и имевшее длительную историю положение вещей начинали вносить профессиональные качества офицеров. Стоявшим во главе штаба генералам было непросто с этим смириться. Их также терзал вопрос, насколько компетентными окажутся присланные к ним никому не известные молодые офицеры, часто нерусского происхождения, в условиях настоящей войны, сильно отличавшихся от тех, в которых прокладывались маршруты движения войск и составлялись карты.
Кроме того, большое преимущество генеральских друзей и подчиненных, которыми традиционно был укомплектован штаб, заключалось в том, что они были лояльны по отношению к своему покровителю. Мог ли последний быть уверен в том, что так же будут вести себя не известные ему штабные офицеры, предположительно получившие назначение вследствие своих профессиональных качеств и не состоявшие с ним в личных отношениях? В своей инструкции для штабных офицеров К.Ф. Толь отводил первостепенную роль лояльности по отношению к своим начальникам штабов. Это не помешало Александру I отдать распоряжение начальникам штабов армий М.Б. Барклая и П.И. Багратиона писать напрямую императору обо всех делах, находившихся в их ведении. Не удивительно, что структуре российского командования в 1812–1813 гг. потребовалось некоторое время, чтобы приспособиться к новым обстоятельствам. Историк Главного штаба высказывал предположение, что Третьей Обсервационной армии А.П. Тормасова удалось сделать это быстрее, чем Первой Западной армии М.Б. Барклая или Второй Западной армии П.И. Багратиона потому, что сам А.П. Тормасов и ключевые офицеры его штаба ранее работали в похожей структуре, созданной генерал-фельдмаршалом князем Н.В. Репниным [190] .
190
Глиноецкий Н.П. Указ. соч. // Военный сборник. 1874. № 11. С. 11.