Россия против Наполеона: борьба за Европу, 1807-1814
Шрифт:
Таким образом, М.Б. Барклай был вынужден согласиться с тем, что перейдет в наступление, но из его слов и действий становится ясно, что у него имелись сильные сомнения в правильности принятого решения. Отчасти они проистекали из опасения, что Наполеон воспользуется возможностью обойти наступавшие русские войска с флангов и отрежет их от коммуникаций на пути к Москве. Русская кавалерия упустила из виду силы французов, и Барклаю пришлось бы наступать, не имея четкого представления о местоположении противника и достоверных сведений о его численности. Помимо этого он испытывал беспокойство по поводу качества подготовки российской армии в сравнении с войсками противника.
Он писал Александру, что «простой солдат армии Вашего Императорского Величества, несомненно, является лучшим в мире», но с офицерами дело обстоит иначе. В частности, унтер-офицеры слишком молоды и неопытны. Это было не совсем так, поскольку любой критике в адрес унтер-офицеров
259
Отечественная война 1812 года. Материалы Военно-ученого архива. Т. 16. С. 47–48.
Более того, существовало одно соображение в пользу занятия прочной оборонительной позиции и предоставления Наполеону возможности атаковать самому, как это успешно проделал Л.Л. Беннигсен в битве при Прёйсиш-Эйлау и эрцгерцог Карл при Асперне, и как это предстояло проделать А.У. Веллингтону при Ватерлоо. Совсем иным делом было пойти в наступление, управляя войсками искуснее Наполеона, и тем самым одержать над ним верх. Личное присутствие Наполеона делало весьма вероятным такой сценарий, при котором его власть над командирами, сила его репутации и военная интуиция могли принести победу французам. Его корпуса должны были двигаться более слаженно, лучше замечать предоставлявшиеся возможности и более эффективно пользоваться полученным преимуществом. Если так происходило всегда, то тем более это должно было случиться тогда, когда крупный численный перевес был не на стороне русских, а им самим приходилось действовать силами двух независимых армий, чьи командиры обладали различными видением ситуации и склонностями.
Прежде всего М.Б. Барклай оставался верен стратегии, которой он и Александр I решили следовать еще до начала войны. Ему было проще честно признаться в этом посторонним лицам, чем своим собственным генералам, чьи враждебность и разочарование росли день ото дня. 11 августа он написал адмиралу П.В. Чичагову, Дунайская армия которого двигалась в северном направлении в тыл Наполеону, что «желание неприятеля есть кончить войну решительными сражениями, а мы напротив того должны стараться избегнуть генеральных и решительных сражений всею массою, потому что у нас армии в резерве никакой нет, которая бы в случае неудачи могла нас подкрепить, но главнейшая наша цель ныне в том заключается, чтобы сколь можно более выиграть времени, дабы внутреннее ополчение и войска, формирующиеся внутри России, могли быть приведены в устройство и порядок». Пока же этого не произошло, Первая и Вторая армии не должны были подвергать себя риску, которой мог привести к их уничтожению.
Впоследствии М.Б. Барклай в очень похожих выражениях будет доказывать правильность своей стратегии М.И. Кутузову, заявив, что он старался избегать решающих сражений потому, что в случае уничтожения Первой и Второй армий в тылу на тот момент еще не были сформированы силы для продолжения войны. Вместо этого он с немалым успехом «старался только частными сражениями приостановить быстрое наступление неприятеля, от чего силы его ежедневно более и более ослабевали». В конце августа Барклай писал Александру I: «Будь я ведом безрассудным и слепым честолюбием, Ваше Императорское Величество, возможно, получили бы множество сообщений о проведенных сражениях, но противник тем не менее был бы у стен Москвы, которая не нашла бы достаточных сил для сопротивления» [260] .
260
Там же. С. 76–77; Т. 17. С. 167–168, 186–187.
Как впоследствии было официально признано в российской историографии, хотя Барклаю в то время приходилось отстаивать свою точку зрения практически в одиночку, прав был именно он, а его противники ошибались. Помимо всего прочего они сильно недооценивали мощь наполеоновской армии и преувеличивали степень ее рассредоточения. Но «наступление» Барклая, ущерб которому был нанесен уже одними его сомнениями, в то время лишь сделало его объектом насмешек. Даже его верный адъютант Левенштерн писал, что «впервые я был не вполне доволен его действиями» [261] .
261
Lowenstern V. Op. cit. P. 220;
7 августа, как это было согласовано на военном совете с П.И. Багратионом за день до этого, М.Б. Барклай выдвинулся в сторону северного течения Днепра, в направлении Рудни и Витебска. Но с условием, что изначально он отойдет на расстояние не больше трех дней марша от Смоленска. С подобными уловками и неопределенностью никакое серьезное наступление было невозможно. Когда Барклай ночью 8 августа получил донесение, что крупные силы противника обнаружены к северу от него в районе деревни Поречье, он тотчас же решил, что это тот самый обход его позиций с фланга, которого он опасался. В результате он переместил направление движения войск к северу, чтобы встретить угрозу, но обнаружил, что «крупные силы противника» были не более чем вымыслом его дозорных. П.И. Багратион сетовал, что «одни слухи не должны служить основанием к перемене операции». Ропот в рядах офицеров и солдат усиливался вместе с нарастанием неопределенности, а войска совершали марши и контрмарши [262] .
262
Отечественная война 1812 года. Материалы Военно-ученого архива. Т. 14. С. 280–281.
Двигаясь впереди войск М.Б. Барклая по дороге к Рудне, М.И. Платов наголову разбил крупный отряд французской кавалерии при Молевом болоте, захватив штаб-квартиру генерала О.Ф.Б. Себастиани и большую часть его корреспонденции. Когда из этих документов стало ясно, что произошла утечка информации, и французы знали о готовившемся наступлении, в русской армии распространилась безобразная волна ксенофобии и шпиономании. Часть штабных офицеров, которые не были этническими русскими, включая офицеров (как, например, В.И. Левенштерн), которые являлись подданными российского императора, были отправлены в тыл по подозрению в измене. П.И. Багратион писал А.А. Аракчееву: «Я никак вместе с министром [Барклаем. — Авт.] не могу. Ради Бога, пошлите меня куда угодно, хотя полком командовать в Молдавию, или на Кавказ, а здесь быть не могу; и вся главная квартира немцами наполнена так, что русскому жить невозможно и толку никакого нет» [263] .
263
Генерал Багратион… С. 226.
Пока русские колебались и спорили, Наполеон ударил первым. Он сконцентрировал армию у Расасны в южном течении Днепра и 14 августа двинулся на Смоленск через Красный. Единственными силами русских на его пути был отряд из 7200 человек под командованием Д.П. Неверовского, ядро которого составляли полки его собственной 27-й пехотной дивизии. Эти полки были сформированы незадолго до начала войны большей частью из новых рекрутов и солдат распущенных гарнизонных полков. Со временем и в результате эффективной подготовки, большинство рекрутов и гарнизонных солдат могли стать хорошими бойцами. Серьезная проблема состояла в том, чтобы найти хороших офицеров, которые могли бы их готовить, а затем повести в бой. Большая часть офицеров была набрана из бывших гарнизонных полков, но очень скоро они доказали свою бесполезность. В Одесском полку, например, по прошествии нескольких недель только один из двадцати двух бывших гарнизонных офицеров был признан годным к строевой службе. Чтобы найти офицеров, порой требовались отчаянные меры. Д.В. Душенкевич, например, был направлен в звании прапорщика во вновь сформированный Симбирский пехотный полк в возрасте всего 15 лет, после прохождения ускоренного курса обучения в Дворянском полку [264] .
264
См., например: Попов Ф.Г. Указ. соч. Т. 1. М., 1911. С. 7–26. Душенкевич Д.В. Из моих воспоминаний от 1812 года до 1815 года // 1812 год в воспоминаниях современников. М., 1995. С. 103–135.
Отряд Д.П. Неверовского был усилен двумя опытными полками тяжелой пехоты и имел в своем составе драгунский полк, некоторое количество казаков и четырнадцать пушек. Этому отряду суждено было стать легкой добычей для гораздо более многочисленного неприятельского авангарда под командованием маршала И. Мюрата, с которым он столкнулся 14 августа. Неверовский потерял несколько орудий и, вероятно, около 1400 человек, но основной части его отряда удалось уйти, несмотря на атаки кавалерии Мюрата, количество которых колебалось от тридцати до сорока.