Россия в концлагере
Шрифт:
Эту речь я, конечно, знал. У меня под руками нет никаких «источников», но не думаю, чтобы я сильно ее переврал, в тоне и смысле во всяком случае. В натуре эта тирада несколько длиннее. Пиголица скандировал торжественно и со смаком: били-били, били-били. Его белобрысая шевелюра стояла торчком, а в выражении лица было предвкушение того, что вот раньше де все били, а теперь извините, бить не будут. Середа мрачно вздохнул:
– Да это что и говорить, влетало.
– Вот, - сказал Пиголица торжествующе.
– А вы говорите, что Сталин против России идет.
– Он, Саша, не идет специально против
– То есть, как это врет?
– возмутился Пиголица.
– Что действительно били, - скорбно сказал Ленчик, - так это что и говорить.
– То есть, как это врет?
– повторил Пиголица.
– Что, не били нас?
– Били. И шведы били, и татары били. Ну и что дальше?
Я решил использовать свое торжество, так сказать, в рассрочку - пусть Пиголица догадается сам. Но Пиголица опустил брошюрку и смотрел на меня откровенно растерянным взглядом.
– Ну, скажем, Саша, нас били татары. И шведы и прочие. По думайте, каким же образом вот тот же Сталин мог бы править одной шестой частью суши, если бы до него только то и делали мы, что шеи свои подставляли? А? Не выходит?
– Что-то не выходит, Саша, - подхватил Ленчик.
– Вот, скажем, татары. Где они теперь? Или шведы. Вот этот самый лагерь, сказывают, раньше на шведской земле стоял. Была тут Швеция. Значит, не только нас били, а и мы кое-кому шею костыляли, только про это Сталин помалкивает.
– А вы знаете, Саша, что мы и Париж брали, и Берлин брали?
– Ну, это уж, И. Л., извините. Тут уж вы малость заврались. Насчет татар еще туда-сюда, а о Берлине уж извините.
– Брали, - спокойно подтвердил Юра.
– Хочешь, завтра книгу принесу. Советское издание.
– Юра рассказал о случае во время ревельского свидания монархов, когда Вильгельм II спросил трубача, какого-то поляка, за что получены его серебренные трубы. «За взятие Берлина, Ваше Величество» «Ну, этого больше не случится». «Не могу знать. Ваше Величество».
– Так и сказал, сукин сын?
– обрадовался Пиголица.
– Насчет Берлина, - сказал Середа, - это не то, что Пиголица, а и я сам слыхом не слыхал.
– Учили же когда-то русскую историю?
– Учить не учил, а так, книжки читал; до революции подпольные, а после советские. Не много тут узнаешь.
– Вот, что.
– предложил Ленчик.
– мы пока по стаканчику выпьем, а там устроил маленькую передышку, а вы нам, товарищ Солоневич, о русской истории малость порасскажете. Так, коротенько. А то в самом деле птичку Пиголицу обучать надо. В техникуме не научат.
– А тебя не надо?
– И меня надо. Я, конечно, читал порядочно. Только, знаете, все больше наше, советское.
– А в самом деле, рассказали бы, - поддержал Середа.
– Ну вот и послушаем!
– заорал Ленчик.
– Да тише ты, - зашипел на него Мухин.
– Так вот, значит, на порядке дня - стопочка во славу русского оружия и доклад т. Солоневича. Слово предоставляется стопочке, за славу.
– Ну это как какого оружия, - угрюмо сказал Мухин.
– За красное, хоть оно пять раз будет русским, пей сам.
– Э, нет. За красное и я пить не буду, - сказал Ленчик.
Пиголица
– Так это вы, значит, за то, чтобы нас опять били?
– Кого это нас? Нас и так бьют. Лучше и не надо. А если вам шею накостыляют - для всех прямой выигрыш.
– Середа выпил свою стопку и поставил ее на стол.
– Тут, птичка моя Пиголица, такое дело, - затараторил Ленчик.
– Русский мужик, он известное дело, задним умом крепок, пока по шее не вдарят - не перекрестится. А когда вдарят - перекрестится так, только зубы держи. Скажем, при Петре набили зубы под Нарвой - перекрестился, и крышка шведам. Опять же при Наполеоне. Теперь, конечно, тоже бьют. Никуда не денешься.
– Так что? И ты-то морду бить будешь?
– А ты в красную армию пойдешь?
– И пойду.
Мухин тяжело хлопнул кулаком по столу.
– Сукин ты сын! За кого ты пойдешь? За лагеря? За то, чтобы дети твои в беспризорниках бегали? За ГПУ, сволочь, пойдешь? Я тебе, сукиному сыну, сам первый голову проломаю.
Лицо Мухина перекосилось, он оперся руками о край стола и приподнялся. Запахло скандалом.
– Послушайте, товарищи. Кажется, речь шла о русской истории. Давайте перейдем к порядку дня, - вмешался я.
Но Пиголица не возразил ничего. Мухин был кем-то вроде его приемного отца, и некоторый решпект к нему Пиголица чувствовал. Пиголица выпил свою стопку и что-то пробормотал Юре, вроде: «Ну, уж там насчет головы еще посмотрим»
Середа поднял брови:
– Ох и умный же ты, Сашка. Таких умных немного уже осталось. Вот поживешь еще с годик в лагере…
– Так вы хотите слушать или не хотите?
– снова вмешался я.
Перешли к русской истории. Для всех моих слушателей, кроме Юры, это был новый мир. Как ни были бездарны и тенденциозны Иловайские старого времени, у них были хоть факты. У Иловайских советского производства нет вообще ничего, ни фактов, ни самой элементарной добросовестности. По этим Иловайским доленинская Россия представлялась какой-то сплошной помойкой, ее деятели - сплошными идиотами и пьяницами, ее история - сплошной цепью поражений, позора. Об основном стержне ее истории, о тысячелетней борьбе со степью, о разгроме этой степи ничего не слыхал не только Пиголица, но даже и Ленчик. От хазар, половцев, печенегов, татар, от полоняничной дани, которую платила крымскому хану еще Россия Екатерины Второй до постепенного и последовательного разгрома величайших военных могуществ мира - татар, турок, шведов, Наполеона; от удельных князей, правивших по ханским полномочиям, до гигантской империи, которою вчера правили цари, а сегодня правит Сталин - весь этот путь был моим слушателям неизвестен совершенно.
– Вот мать их… - сказал Середа.
– Читал, читал, а об этом, как это на самом деле, слышу первый раз.
Фраза Александра Третьего: «Когда русский царь удит рыбу, Европа может подождать» привела Пиголицу в восторженное настроение.
– В самом деле? Так и сказал? Вот сукин сын! Смотри ты… А?
– Про этого Александра, - вставил Середа, - пишут: пьяница был.
– У Горького о нем хорошо сказано каким-то мастеровым: «Вот это был царь, знал свое ремесло», - сказал Юра.
– Звезд с неба не хватал, а ремесло свое знал.