Россiя въ концлагере
Шрифт:
– - Оч-чень прiятно: ходишь какъ баранъ по лeсу: опухши, не спамши, а вотъ товарищъ сидитъ и думаетъ, вотъ сволочи, тюремщики.
– - Да, такъ оно и выходитъ, -- сказалъ Черновъ.
– - А я развe говорю, что не такъ? Конечно, такъ. Такъ оно и выходитъ: ты меня караулишь, а я тебя караулю. Тeмъ и занимаемся. А пахать, извините, некому. Вотъ тебe и весь сказъ.
– - Васъ за что посадили?
– - спросилъ я вохровца.
– - За любопытство характера. Былъ въ красной армiи, спросилъ командира -- какъ же это такъ: царство трудящихся, а нашу деревню -- всю подъ метелку къ чертовой матери... Кто передохъ, кого такъ выселили. Такъ я спрашиваю -за какое царство трудящихся мы драться-то будемъ, товарищъ командиръ?
Второй
– - Вотъ и здeсь договоришься ты, -- еще разъ сказалъ онъ.
Первый вохровецъ презрительно посмотрeлъ на него сквозь опухшiя щелочки глазъ и не отвeтилъ ничего. Тотъ уставился въ костеръ своими безцвeтными глазами, какъ будто хотeлъ что-то сказать, поперхнулся, потомъ какъ-то зябко поежился.
– - Да, оно куда ни поверни... ни туды, ни сюды ...
– - Вотъ то-то.
Помолчали. Вдругъ гдe-то въ полуверстe къ югу раздался выстрeлъ, потомъ еще и еще. Оба вохровца вскочили, какъ {382} встрепанные, сказалась военная натаска. Опухшее лицо перваго перекосилось озлобленной гримасой.
– - Застукали когось-то... Тутъ только что оперативный патруль прошелъ, эти ужъ не спустятъ...
Вслeдъ за выстрeлами раздался тонкiй сигнальный свистъ, потомъ еще нeсколько выстрeловъ.
– - Охъ, ты, мать его... бeжать надо, а то еще саботажъ пришьютъ...
Оба чина вооруженной охраны лагеря скрылись въ чащe.
– - Прорвало парня, -- сказалъ Черновъ.
– - Вотъ такъ и бываетъ: ходитъ, ходитъ человeкъ, молчитъ, молчитъ, а потомъ ни съ того, ни съ сего и прорвется... У насъ, на Бобрикахъ, былъ такой парторгъ (партiйный организаторъ) -- оралъ, оралъ, слeдилъ, слeдилъ, а потомъ на общемъ собранiи цеха вылeзъ на трибуну: простите, говоритъ, товарищи, всю жизнь обманомъ жилъ, карьеру я, сволочь дeлалъ, проституткой жилъ... За наганъ -- сколько тамъ пуль -- въ президiумъ: двухъ ухлопалъ, одного ранилъ, а послeднюю пулю себe въ ротъ. Прорвало. А какъ вы думаете, среди вотъ этихъ караульщиковъ -сколько нашихъ? Девяносто процентовъ! Вотъ говорилъ я вамъ, а вы не вeрили.
– - То-есть, чему это я не вeрилъ?
– - А вообще, видъ у васъ скептическiй. Н-нeтъ, въ Россiи -- все готово. Не хватаетъ одного -- сигнала. И тогда въ два дня -- все къ чортовой матери. Какой сигналъ?
– - Да все равно какой. Хоть война, чортъ съ ней...
Стрeльба загрохотала снова и стала приближаться къ намъ. Мы благоразумно отступили на Вичку.
ЕЩЕ О КАБИНКE МОНТЕРОВЪ
Вся эта возня со спартакiадой и прочимъ не прерывала нашей связи съ кабинкой монтеровъ -- это было единственное мeсто, гдe мы чувствовали себя болeе или менeе дома среди хорошихъ, простыхъ русскихъ людей -- простыхъ не въ смыслe простонародности. Просто не валяли люди никакого дурака, не лeзли ни въ какiе активисты, не дeлали никакихъ лагерныхъ карьеръ. Только здeсь я хоть на часъ-другой могъ чувствовать себя какъ-будто я вовсе не въ лагерe, только здeсь какъ-то отдыхала душа.
Какъ-то вечеромъ, возвращаясь съ Вички, я завернулъ въ кабинку. У ея дверей на какомъ-то самодeльномъ верстакe Мухинъ что-то долбилъ стамеской:
– - Промфинпланъ выполняете?
– - пошутилъ я и протянулъ Мухину руку.
Мухинъ оторвался отъ тисковъ, какъ-то странно, бокомъ, посмотрeлъ на меня -- взглядъ его былъ суровъ и печаленъ -- вытеръ руку о штаны и снова взялся за стамеску.
– - Простите, рука грязная, -- сказалъ онъ.
Я нeсколько растерянно опустилъ свою руку. Мухинъ продолжалъ ковыряться со своей стамеской, не глядя на меня и не говоря ни слова. Было ясно, что Мухинъ руки мнe подавать не {383} хочетъ... Я стоялъ столбомъ, съ ощущенiемъ незаслуженной обиды и неожиданной растерянности.
– - Вы никакъ дуетесь на меня?
– - не очень удачно спросилъ я...
Мухинъ продолжалъ долбить своей стамеской, только стамеска какъ-то нелeпо скользила
– - Что тутъ дуться, -- помолчавъ, сказалъ онъ, -- а рука у меня дeйствительно въ маслe. Зачeмъ вамъ моя рука -- у васъ и другiя руки есть.
– - Какiя руки?
– - не сообразилъ я.
Мухинъ поднялъ на меня тяжелый взглядъ.
– - Да ужъ извeстно, какiя.
Я понялъ. Что я могъ сказать и какъ я могъ объяснить? Я повернулся и пошелъ въ баракъ. Юра сидeлъ на завалинкe у барака, обхвативъ руками колeни и глядя куда-то вдаль. Рядомъ лежала раскрытая книга.
– - Въ кабинку заходилъ?
– - спросилъ Юра.
– - Заходилъ.
– - Ну?
– - И ты заходилъ?
– - Заходилъ.
– - Ну?
Юра помолчалъ и потомъ пожалъ плечами.
– - Точно сексота встрeтили. Ну, я ушелъ. Пиголица сказалъ: видали тебя съ Подмоклымъ и у Успенскаго... Знаешь, Ва, давай больше не откладывать... Какъ-нибудь дать знать Бобу... Ну его со всeмъ этимъ къ чортовой матери... Прямо -- хоть повeситься...
Повeситься хотeлось и мнe. Можно сказать -- доигрался... Дохалтурился... И какъ объяснить Мухину, что халтурю я вовсе не для того, чтобы потомъ, какъ теперь Успенскiй, сeсть на ихъ, Мухиныхъ, Ленчиковъ, Акульшиныхъ шеи и на ихъ Мухиныхъ, Ленчиковъ и Акульшиныхъ костяхъ и жизняхъ дeлать совeтскую карьеру: если бы хотeлъ дeлать совeтскую карьеру -- я дeлалъ бы ее не въ лагерe. Какъ это объяснить?... Для того, чтобы объяснить это, пришлось бы сказать слово "побeгъ" -- его я, послe опыта съ г-жей Е. и съ Бабенкой, не скажу никому. А какъ все это объяснить безъ побeга?
– - А какъ Пиголица?
– - спросилъ я.
– - Такъ, растерянный какой-то. Подробно я съ нимъ не говорилъ. О чемъ говорить? Развe разскажешь?
На душe было исключительно противно.
Приблизительно черезъ недeлю послe этого случая начался оффицiальный прiемъ въ техникумъ. Юра былъ принять автоматически, хотя въ техникумe дeлать ему было рeшительно нечего. Пиголицу не приняли, такъ какъ въ его формулярe была статья о террорe. Техникумъ этотъ былъ предпрiятiемъ совершенно идiотскимъ. Въ немъ было человeкъ триста учащихся, были отдeленiя: дорожное, гражданскаго строительства, геодезическое, {384} лeсныхъ десятниковъ и какiя-то еще. Въ составe преподавателей -- рядъ профессоровъ Петербурга и Москвы, конечно, заключенныхъ. Въ составe учащихся -- исключительно урки: принимали только "соцiально-близкiй элементъ" -слeдовательно, ни одинъ контръ-революцiонеръ и къ порогу не подпускался. Набрали три сотни полуграмотныхъ уголовниковъ, два мeсяца подтягивали ихъ до таблицы умноженiя, и уголовники совершенно открыто говорили, что они ни въ какомъ случаe ни учиться, ни работать не собираются: какъ раньше воровали, такъ и въ дальнeйшемъ будутъ воровать -- это на ослахъ воду возятъ, поищите себe другихъ ословъ... Юра былъ единственнымъ исключенiемъ -- единственнымъ учащимся, имeвшимъ въ формулярe контръ-революцiонныя статьи, но на подготовительные курсы Юра былъ принять по запискe Радецкаго, а въ техникумъ -- по запискe Успенскаго. О какой бы то ни было учебe въ этомъ техникумe и говорить было нечего, но среди учебныхъ пособiй были карты района и компаса. Въ техникумъ Юра поступилъ съ единственной цeлью спереть и то, и другое, каковое намeренiе онъ въ свое время и привелъ въ исполненiе.
Въ этомъ техникумe я нeкоторое время преподавалъ физкультуру и русскiй языкъ, потомъ не выдержалъ и бросилъ сизифовъ трудъ, переливанiе изъ пустого въ порожнее. Русскiй языкъ имъ вообще не былъ нуженъ -- у нихъ былъ свой, блатной жаргонъ, а физкультуру они разсматривали исключительно съ утилитарной точки зрeнiя, въ качествe, такъ сказать, подсобной дисциплины въ ихъ разнообразныхъ воровскихъ спецiальностяхъ... Впрочемъ, въ этотъ техникумъ водили иностранныхъ туристовъ и показывали: вотъ видите, какъ мы перевоспитываемъ... Откуда иностранцамъ было знать? Тутъ и я могъ бы повeрить...