Россiя въ концлагере
Шрифт:
Началось нeчто вродe галлюцинацiй... Однажды вечеромъ, когда мы укладывались спать подъ срeзанное одeяло изъ влажнаго мха, Юра приподнялся, прислушался и сказалъ:
– - Послушай, Ва, по моему -- поeздъ...
Я прислушался. Откуда-то издалека, съ запада, доносился совершенно отчетливый стукъ колесъ по стыкамъ рельсъ: та-та-та, та-та-та... Откуда здeсь можетъ быть желeзная дорога? Если бы стукъ доносился съ востока, мы могли бы предположить почти невeроятную, но все же теоретически возможную вещь, что мы путали, путали и возвращаемся все къ той же Мурманской желeзной дорогe: со многими бeглецами это случалось. Но съ запада? Ближайшая финляндская дорога отстояла на 150 километровъ отъ границы -- такого пространства мы не могли пройти по финской территорiи, не замeтивъ этого. Но, можетъ быть, за послeднiе годы тамъ построена какая-нибудь новая вeтка? {474}
Стоило сдeлать надъ собой усилiе воли, и стукъ колесъ превращался въ своеобразно ритмическiй шумъ сосенъ. Стоило на минуту ослабить это
Эти полугаллюцинацiи преслeдовали насъ до самой Финляндiи. И съ каждой ночью все навязчивeе и навязчивeе...
Когда я разрабатывалъ нашъ маршрутъ, я расчитывалъ въ среднемъ восемь дней ходьбы: по воздушной линiи намъ нужно было покрыть 125 километровъ. При нашей тренировкe по хорошей дорогe мы могли бы продeлать эту дистанцiю въ двое сутокъ. О "хорошей дорогe" и рeчи быть не могло -- я взялъ восемь сутокъ. Юра велъ дневникъ нашего перехода, безъ дневника мы совсeмъ сбились бы со счета времени. И вотъ: прошло восемь дней и десять и двeнадцать -- все тотъ же перепутанный сухими вeтвями буреломъ на вершинахъ хребтовъ, все тe же болота, озера и протоки... Мысль о томъ, что мы запутались, все назойливeе и назойливeе лeзла въ голову. Сильно сбиться съ направленiя мы не могли. Но мы могли завернуть на сeверъ, въ обходъ Поросозера, и тогда, значитъ, мы идемъ приблизительно параллельно границe, которая въ этомъ мeстe заворачиваетъ на сeверо западъ... И тогда мы рискуемъ очень непрiятными встрeчами... Утeшалъ нашъ огромный запасъ продовольствiя: съ такимъ запасомъ мы долго еще могли идти, не страшась голода. Утeшало и оптимистическое настроенiе Юры, которое портилось развe только подъ очень сильнымъ дождемъ и то, когда этотъ дождь лилъ ночью... Мы все продолжали идти по пустынe, лишь два раза натолкнувшись на близость населенныхъ пунктовъ и одинъ разъ натолкнувшись на пунктъ уже ненаселенный...
Нашъ дневной привалъ мы провели на берегу совсeмъ очаровательнаго озера, въ камышахъ. Отойдя съ привала, мы увидeли на берегу озера развалившiеся деревянные мостки и привязанную къ этимъ мосткамъ полузатонувшую и полуистлeвшую лодку. Въ лодкe были весла -- какъ будто кто-то бросилъ ее только вчера... Никакихъ путныхъ теорiй мы на этотъ счетъ изобрeсти не смогли. И вотъ въ пяти минутахъ ходьбы отъ озера, продираясь сквозь чащу молодого кустарника, березокъ и прочаго, я натолкнулся лицомъ къ лицу на какую-то бревенчатую стeну. Стeна оказалась избой. Мы обошли ее кругомъ. Изба еще стояла прочно, но все кругомъ заросло буйной лeсной порослью. Вошли въ дверь. Изба была пуста, на полкахъ стояли какiе-то горшки. Все было покрыто пылью и плeсенью, сквозь щели пола проросла трава. Отъ избы вeяло сыростью и могилой. Мы вышли обратно. Оказалось, что изба эта не одна. Въ нeсколькихъ десяткахъ метровъ, надъ зеленью поросли, виднeлись еще полдесятка крышъ. Я сказалъ Юрe, что это, повидимому, раскулаченная деревня. Юра подалъ совeтъ обойти ее -- можетъ быть, найдемъ что-нибудь вродe оружiя. Мы прошли по избамъ, такимъ же запустeлымъ, какъ и первая. Въ нихъ не было ничего, кромe заплeсневeлыхъ горшковъ, переломанной деревенской мебели, полусгнившихъ остатковъ одежды и {475} постелей. Въ одной избe мы, правда, нашли человeческiй скелетъ, и это отбило всякую охоту къ дальнeйшимъ поискамъ...
Подавленные и нeсколько растерянные, мы вышли изъ этой заново отвоеванной лeсомъ деревни... Метрахъ въ ста отъ нея подымался гранитный обрывъ хребта, на который намъ предстояло взбираться. Пошли вдоль обрыва въ поискахъ наиболeе подходящаго мeста для подъема. У подножья обрыва стлались каменныя розсыпи, на которыхъ даже травка не росла -- только чахлый карельскiй мохъ покрывалъ камни своимъ сeро-зеленымъ узоромъ. Юра шелъ впереди. Какъ-то неожиданно онъ сталъ, какъ вкопанный, и тихо выругался. У подножья обрыва лежала куча костей, среди которыхъ скалили свои зубы восемь человeческихъ череповъ.
– - А вотъ тебe и слeды отъ пуль, -- сказалъ Юра.
На высотe человeческой головы въ скалe было около десятка глубокихъ щербинъ... Картина раскулаченной карельской деревушки получила свой заключительный штрихъ... Мы обошли груду костей и молча двинулись дальше. Часа черезъ два ходьбы Юра сказалъ:
– - Давно уже нужно было драпануть...
– - Давно уже и пробуемъ...
Юра передернулъ плечами...
___
Границу мы, повидимому, перешли яснымъ августовскимъ утромъ. Довольно высокiй хребетъ обрывался на сeверe крутымъ спускомъ къ озеру, по гребню хребта шла, довольно основательно протоптанная тропинка. Натолкнувшись на нее, мы быстро свернули въ кусты. Въ концe тропинки Юра успeлъ замeтить массивный каменный столбъ; я этого столба не замeтилъ. Внизу, на западъ отъ хребта, разстилалось поросшее мелкимъ кустарникомъ болотце, и по болотцу протекала обычная рeчушка, въ плывучихъ берегахъ, метровъ восемь ширины. Принимая во вниманiе наличiе тропинки и, вeроятно, пограничныхъ патрулей, нужно было дeйствовать стремительно и быстро. Я почти на ходу раздeлся, переплылъ; Юра сталъ перекидывать наши вещи, завернулъ мои сапоги въ рубаху и брюки и во что-то еще и этакимъ дискоболомъ метнулъ этотъ узелокъ ко мнe. Свертокъ на лету раскрылся парашютомъ, и все содержимое его плюхнулось въ воду. Все, кромe сапогъ, мы успeли вытащить. Сапоги пошли ко дну. Ругался я сильно. Хорошо еще, что были запасные футбольные ботинки...
Откуда-то съ юга, съ вершины гребня, хлопнулъ выстрeлъ, и мы, недоодeвшись и недоругавшись, въ полуголомъ видe бросились по болоту на западъ. Хлопнуло еще два выстрeла, но лeсистый берегъ былъ близко, и мы кинулись въ чащу. Тамъ закончили нашъ туалетъ, сообразили, что преслeдованiе можетъ быть не такъ скоро, и пошли дальше, опять перемазывая подошвы нашими снадобьями.
Никакого преслeдованiя мы не замeтили -- вeроятно, мы уже были по буржуазную сторону границы. {476}
Часа черезъ три ходьбы я замeтилъ въ травe кусокъ какой-то рыжей бумаги. Поднялъ. Бумага оказалась кулькомъ -- двойнымъ кулькомъ изъ крeпкой проклеенной бумаги, какой въ совeтской Россiи и въ заводe нeтъ. Кулекъ былъ подвергнуть изслeдованiю по методу Шерлока Хольмса. Изъ него были извлечены крошки бeлаго хлeба -- явственно буржуазнаго. Края кулька были когда-то склеены полоской бeлой бумаги. На кулькe виднeлся слeдъ когда-то перевязывавшаго его шпагата -- въ буржуазномъ происхожденiи этого кулька не было никакого сомнeнiя.
Юра торжественно поднялся, торжественно облапилъ меня, и такъ мы стояли, тыкая другъ въ друга кулаками, и говорили всякiя хорошiя слова, непереводимыя ни на какой языкъ въ мiрe. Когда всe слова были сказаны, Юра снялъ свой рваный шлемъ, сдeланный по образцу красноармейскаго изъ куска стараго одeяла, и, несмотря на все свое свободомыслiе, широко перекрестился.
Однако, я не былъ вполнe увeренъ, что мы уже на финской территорiи. Кулекъ могъ быть брошенъ какимъ-нибудь контрабандистомъ, какимъ-нибудь тихимъ идiотикомъ изъ финскихъ коммунистовъ, стремившимся въ соцiалистическiй рай, наконецъ, просто пограничникомъ: у нихъ, кто ихъ знаетъ, какiя отношенiя со всякимъ пограничнымъ народомъ.
Наконецъ, я зналъ и такiе случаи, когда бeглецы изъ лагеря захватывались пограничниками и на финской территорiи -- съ международнымъ правомъ "товарищи" не очень стeсняются...
Вечеромъ мы расположились на ночлегъ на какой-то горe. Погода все портилась. Рeзкiй вeтеръ шумeлъ соснами, моросилъ мелкiй, холодный дождь. Юра устраивалъ какое-то логово подъ мохнатыми вeтвями елей, я спустился внизъ добыть воды. Внизу разстилалось озеро, задернутое пеленой дождя, на противоположномъ берегу озера, нeсколько наискосокъ отъ меня, виднeлось какое-то большое строенiе. Больше ничего нельзя было разобрать!
Дождь усиливался. Вeтеръ превращался въ бурю. Мы дрогли всю ночь. На утро спустились къ озеру. Погода прояснилась. Строенiе на той сторонe было видно довольно ясно: что-то вродe огромной избы съ какими-то пристройками и съ открытой настежь дверью. Мы прошли полверсты къ сeверу, усeлись въ кустахъ прямо противъ этого строенiя и стали выжидать. Никакого движенiя. Дверь оставалась открытой, въ ея черной дырe не появлялся никто. Рeшили идти къ строенiю.
Обошли озеро, подошли метровъ на пятьдесятъ и стали ползти -вслушиваясь въ каждый лeсной шорохъ. Юра ползъ нeсколько въ сторонкe отъ меня, и вотъ слышу его восторженный голосъ:
– - Никакихъ гвоздей -- Финляндiя.
Оказывается, Юра наползъ на какую-то мусорную кучу. Тамъ валялись обрывки газетъ на финскомъ языкe -- правда, газеты могли быть и карельскими (мы не знали ни того, ни другого языка), -- но здeсь были консервныя, папиросныя, кофейныя и прочiя банки, на которыхъ были надписи и на шведскомъ языкe. Сомнeнiй быть не могло. {477}
ВЪ ФИНЛЯНДIИ
Да, конечно, никакихъ сомнeнiй уже быть не могло: мы въ Финляндiи. Оставалось неизвeстнымъ, какъ далеко прошли мы вглубь ея территорiи, въ какихъ мeстахъ мы находимся и какъ долго придется еще блуждать по тайгe въ поискахъ человeческаго жилья. По нашей бeглецкой теорiи -- намъ полагалось бы попасться на глаза любымъ иностраннымъ властямъ возможно дальше отъ границы: кто его знаетъ, какiе тамъ неписанные договоры могутъ существовать между двумя сосeдствующими пограничными заставами. Политика -- политикой, а бытъ -- бытомъ. Въ порядкe сосeдской любезности -- могутъ и выдать обратно... Правда, финская граница была въ свое время выбрана, въ частности, и потому, что изъ всeхъ границъ СССР -- тутъ можно было расчитывать на наиболeе корректное отношенiе и наиболeе культурную обстановку, но опять-таки, кто его знаетъ, какое "обычное право" существуетъ въ этой таежной глуши? Пока я путано размышлялъ обо всемъ этомъ -- Юра уже устремился къ строенiю. Я его попридержалъ, и мы съ ненужной осторожностью и съ бьющимися сердцами вошли внутрь. Это, очевидно, былъ баракъ лeсорубовъ, обитаемый только зимой и пустующiй лeтомъ. Баракъ -- какъ баракъ, не на много лучше нашего медгорскаго -- только посерединe стояли развалины какого-то гигантскаго очага или печи, а полъ, нары, столы были завалены всякими буржуазными отбросами. Тутъ Юра разыскалъ сапоги, которые, по буржуазнымъ масштабамъ, видимо, никуда уже не годились, но которые могли бы сойти за предметъ роскоши въ СССР, валялись банки отъ консервовъ, какао, кофе, сгущеннаго молока и пустыя папиросныя коробки. Я не курилъ уже пять или шесть дней и устремился къ этимъ коробкамъ. На полъ папиросы наскребъ. Юра разыскалъ нeчто, похожее на топленое сало и нeсколько изсохшихъ въ камень хлeбовъ -- хлeба у насъ не было тоже уже дней шесть.