Россiя въ концлагере
Шрифт:
И вотъ, eдетъ онъ на какую-то очередную "великую" сталинскую стройку. Ничего строить онъ не можетъ, ибо силъ у него нeтъ... Въ 1930-31 году такого этапнаго мужика на Бeломорско-Балтiйскомъ каналe прямо ставили на работы, и онъ погибалъ десятками тысячъ, такъ что на "строительномъ фронтe" вмeсто "пополненiй" оказывались сплошныя дыры. Санчасть (санитарная часть) ББК догадалась: прибывающихъ съ этапами крестьянъ раньше, чeмъ посылать на обычныя работы, ставили на болeе или менeе "усиленное" питанiе -- и тогда люди гибли отъ того, что отощавшiе желудки не въ состоянiи были переваривать нормальной пищи. Сейчасъ ихъ оставляютъ на двe недeли въ "карантинe",
ВЕЛИКОЕ ПЛЕМЯ "УРОКЪ"
Насъ, интеллигенцiи, на весь вагонъ всего пять человeкъ: насъ трое, нашъ горе-романистъ Степушка, попавшiй въ одинъ съ нами грузовикъ, и еще какой-то ленинградскiй техникъ. Мы всe приспособились вмeстe на средней нарe. Надъ нами -- группа питерскихъ рабочихъ; ихъ мнe не видно. Другую половину вагона занимаетъ еще десятка два рабочихъ; они сытeе и лучше одeты, чeмъ крестьяне, или говоря, точнeе, менeе голодны и менeе оборваны. Всe они спятъ.
Плотно сбитой стаей сидятъ у печурки уголовники. Они не то чтобы оборваны -- они просто полураздeты, но ихъ выручаетъ невeроятная, волчья выносливость бывшихъ безпризорниковъ. Всe они -- результатъ жесточайшаго естественнаго отбора. Всe, кто не могъ выдержать поeздокъ подъ вагонными осями, ночевокъ въ кучахъ каменнаго угля, пропитанiя изъ мусорныхъ ямъ (совeтскихъ мусорныхъ ямъ!) -- всe они погибли. Остались только самые крeпкiе, по волчьи выносливые, по волчьи {47} ненавидящiе весь мiръ -- мiръ, выгнавшiй ихъ дeтьми на большiя дороги голода, на волчью борьбу за жизнь...
Тепло отъ печки добирается, наконецъ, и до меня, и я начинаю дремать. Просыпаюсь отъ дикаго крика и вижу:
Прислонившись спиной къ стeнкe вагона блeдный, стоитъ нашъ техникъ и тянетъ къ себe какой-то мeшокъ. За другой конецъ мeшка уцeпился одинъ изъ урокъ -- плюгавый парнишка, съ глазами попавшаго въ капканъ хорька. Борисъ тоже держится за мeшокъ. Схема ясна: урка сперъ мeшокъ, техникъ отнимаетъ, урка не отдаетъ, въ расчетe на помощь "своихъ". Борисъ пытается что-то урегулировать. Онъ что-то говоритъ, но въ общемъ гвалтe и ругани ни одного слова нельзя разобрать. Мелькаютъ кулаки, полeнья и даже ножи. Мы съ Юрой пулей выкидываемся на помощь Борису.
Мы втроемъ представляемъ собою "боевую силу", съ которою приходится считаться и уркамъ -- даже и всей ихъ стаe, взятой вмeстe. Однако, плюгавый парнишка цeпко и съ какимъ-то отчаянiемъ въ глазахъ держится за мeшокъ, пока откуда-то не раздается спокойный и властный голосъ:
– - Пусти мeшокъ...
Парнишка отпускаетъ мeшокъ и уходитъ въ сторону, утирая носъ, но все же съ видомъ исполненнаго долга...
Спокойный голосъ продолжаетъ:
– - Ничего, другой разъ возьмемъ такъ, что и слыхать не будете.
Оглядываюсь. Высокiй, изсиня блeдный, испитой и, видимо, много и сильно на своемъ вeку битый урка -- очевидно, "паханъ" -- коноводъ и вождь уголовной стаи. Онъ продолжаетъ, обращаясь къ Борису:
– - А вы чего лeзете? Не вашъ мeшокъ -- не ваше дeло. А то такъ и ножъ ночью можемъ всунуть... У насъ, братъ, ни на какихъ обыскахъ ножей не отберутъ...
Въ самомъ дeлe -- какой-то ножъ фигурировалъ надъ свалкой. Какимъ путемъ урки ухитряются фабриковать и проносить свои ножи сквозь всe тюрьмы и сквозь всe обыски -- Аллахъ ихъ знаетъ, но фабрикуютъ и проносятъ. И я понимаю -- вотъ въ такой людской толчеe, откуда-то изъ-за спинъ и мeшковъ ткнуть ножомъ въ бокъ -- и пойди доискивайся...
Рабочiе сверху сохраняютъ полный нейтралитетъ: они-то по своему городскому опыту знаютъ, что значитъ становиться урочьей стаe поперекъ дороги. Крестьяне что-то робко и приглушенно ворчатъ по своимъ угламъ... Остаемся мы четверо (Степушка -- не въ счетъ) -- противъ 15 урокъ, готовыхъ на все и ничeмъ не рискующихъ. Въ этомъ каторжномъ вагонe мы, какъ на необитаемомъ островe. Законъ остался гдe-то за дверями теплушки, законъ въ лицe какого-то конвойнаго начальника, заинтересованнаго лишь въ томъ, чтобы мы не сбeжали и не передохли въ количествахъ, превышающихъ нeкiй, мнe неизвeстный, "нормальный" процентъ. А что тутъ кто-то кого-то зарeжетъ -кому какое дeло.
Борисъ поворачивается къ пахану: {48}
– - Вотъ тутъ насъ трое: я, братъ и его сынъ. Если кого-нибудь изъ насъ ткнутъ ножомъ, -- отвeчать будете вы...
Урка дeлаетъ наглое лицо человeка, передъ которымъ ляпнули вопiющiй вздоръ. И потомъ разражается хохотомъ.
– - Ого-го... Отвeчать... Передъ самимъ Сталинымъ... Вотъ это здорово... Отвeчать... Мы тебe, братъ, кишки и безъ отвeту выпустимъ...
Стая урокъ подхватываетъ хохотъ своего пахана. И я понимаю, что разговоръ объ отвeтственности, о законной отвeтственности на этомъ каторжномъ робинзоновскомъ островe -- пустой разговоръ. Урки понимаютъ это еще лучше, чeмъ я. Паханъ продолжаетъ ржать и тычетъ Борису въ носъ сложенные въ традицiонную эмблему три своихъ грязныхъ посинeвшихъ пальца. Рука пахана сразу попадаетъ въ Бобины тиски. Ржанье переходитъ въ вой. Паханъ пытается вырвать руку, но это -- дeло совсeмъ безнадежное. Кое-кто изъ урокъ срывается на помощь своему вождю, но Бобинъ тылъ прикрываемъ мы съ Юрой -- и всe остаются на своихъ мeстахъ.
– - Пусти, -- тихо и сдающимся тономъ говоритъ паханъ. Борисъ выпускаетъ его руку. Паханъ корчится отъ боли, держится за руку и смотритъ на Бориса глазами, преисполненными боли, злобы и... почтенiя...
Да, конечно, мы не въ девятнадцатомъ вeкe. Faustrecht. Ну, что-жъ! На нашей полдюжинe кулаковъ -- кулаковъ основательныхъ -- тоже можно какое-то право основать.
– - Видите ли, товарищъ... какъ ваша фамилiя, -- возможно спокойнeе начинаю я...
– - Иди ты къ чорту съ фамилiей, -- отвeчаетъ паханъ.
– - Михайловъ...
– - раздается откуда-то со стороны...
– - Такъ видите ли, товарищъ Михайловъ, -- говорю я чрезвычайно академическимъ тономъ, -- когда мой братъ говорилъ объ отвeтственности, то это, понятно, вовсе не въ томъ смыслe, что кто-то тамъ куда-то пойдетъ жаловаться... Ничего подобнаго... Но если кого-нибудь изъ насъ троихъ подколютъ, то оставшiеся просто... переломаютъ вамъ кости. И переломаютъ всерьезъ... И именно -- вамъ... Такъ что и для васъ, и для насъ будетъ спокойнeе такими дeлами не заниматься...
Урка молчитъ. Онъ, по уже испытанному ощущенiю Бобиной длани, понялъ, что кости будутъ переломаны совсeмъ всерьезъ (они, конечно, и были бы переломаны).
Если бы не семейная спаянность нашей "стаи" и не наши кулаки, то спаянная своей солидарностью стая урокъ раздeла бы и ограбила бы насъ до нитки. Такъ дeлается всегда -- въ общихъ камерахъ, на этапахъ, отчасти и въ лагеряхъ, гдe всякой случайной и разрозненной публикe, попавшей въ пещеры ГПУ, противостоитъ спаянная и "классово-солидарная" стая урокъ. У нихъ есть своя организацiя, и эта организацiя давитъ и грабить.