Россия в войне 1941-1945
Шрифт:
6 октября, всего через неделю после заявления Уилки, в «Правде» была напечатана злая карикатура Ефимова, на которой было изображено несколько лысых английских военных с усами, как у моржей, сидящих за столом напротив двух лихих молодых воинов в американских мундирах. Воины назывались: «Генерал Смелость» и «Генерал Решимость», а англичане носили имена: «Генерал А-вдруг-побьют», «Генерал Не-надо-спешить», «Генерал Стоит-ли-рисковать» и т.д. В тот же день, Сталин дал ответ на три вопроса, посланные ему корреспондентом Ассошиэйтед Пресс Генри Кэссиди. Он заявил, что второй фронт имеет сейчас первостепенное значение в сложившемся положении, что помощь союзников Советскому Союзу пока еще малоэффективна и что требуется полное и своевременное выполнение союзниками их обязательств. Наконец, отвечая на вопрос Кэссиди, какова способность Советского Союза к сопротивлению, Сталин заявил:
«Я думаю, что советская способность к сопротивлению немецким разбойникам по своей силе ничуть не ниже - если не выше - способности фашистской Германии или какой-либо другой агрессивной державы обеспечить себе мировое господство».
Молотов подлил масла в огонь, прибегнув к своеобразному трюку. У него в делах уже девять месяцев лежала нота чехословацкого правительства и Французского национального комитета, поддержанная правительствами других оккупированных нацистами стран, по вопросу о военных преступлениях. Теперь он решил ответить на эту ноту. В предпоследнем абзаце его ответа говорилось:
«Советское Правительство считает необходимым безотлагательное предание суду специального международного трибунала и наказание по всей строгости уголовного закона любого из главарей фашистской Германии, оказавшихся уже в процессе войны в руках властей государств, борющихся против гитлеровской Германии».
Эта нота была опубликована 15 октября (в один из самых тяжелых дней Сталинградской битвы). Смысл ее был подчеркнут четыре дня спустя, когда «Правда» опубликовала редакционную статью о Рудольфе Гессе:
«Оказывается, что так как Рудольф Гесс прибыл в Англию в форме германского летчика, то это уже не один из самых известных всему миру главарей преступной гитлеровской клики, а чуть ли не обыкновенный «военнопленный». Стоило только всем известному преступнику Гессу надеть мундир гитлеровского летчика… и он будто бы уже может уйти от ответственности за свои бесчисленные преступления, превратив таким образом Англию в убежище для гангстеров».
Рассматривать Гесса не как военного преступника, продолжала «Правда», - значит рассматривать его как «представителя другого государства, как посланца Гитлера».
Далее следовал отрывок о «жене Гесса»:
«Не случайно, конечно, что жена Гесса опубликовала свое обращение к каким-то английским представителям с просьбой доставить ее к своему мужу. Как видно, и фрау Гесс вовсе не рассматривает его как военнопленного… Надо, наконец, установить, кем является в настоящее время Гесс - преступником ли… или полномочным представителем гитлеровского правительства в Англии, пользующимся неприкосновенностью?»
Возможно, эта история с женой Гесса была чистейшей выдумкой, а может быть, ее подсунул русским какой-нибудь дипломатический «жучок». Статья о Гессе была самым злобным антианглийским выпадом за всю войну, и она, несомненно, возбудила очень сильные антианглийские настроения в СССР. Помню, в тот день, когда появилась эта статья, я видел польского офицера, который стоял в очереди возле одного из московских магазинов «Гастроном». Окружающие начали кричать на него: «Чем стоять в очереди за деликатесами, следовало бы хоть малость повоевать». Когда он объяснил, что он не англичанин, а поляк, его оставили в покое.
Реакция англичан на статью, в которой Англия именовалась «местом убежища для гангстеров», была столь резкой, что кампания в советской печати была прекращена. Профессор Юдин в публичной лекции, прочитанной 28 октября, доказывал, что причины отсутствия второго фронта являются чисто политическими; к сожалению, сказал он, в самом английском правительстве очень сильно влияние мюнхенцев. Юдин фактически дал понять, что публикация статьи о Гессе имела целью расшевелить английскую общественность, с тем чтобы она настояла на изгнании мюнхенцев из правительства.
К концу октября тон советской печати стал гораздо более оптимистичным. В середине месяца сводки и военные корреспонденции подробно говорили о крайне серьезном положении на фронтах, однако к концу октября стало казаться, что самое худшее уже позади. 31 октября Г.Ф. Александров писал в «Правде»:
«Героическая оборона советских воинов задержала немцев под Сталинградом в течение трех месяцев. А это означает, что под Сталинградом немцы потеряли самое драгоценное время, которым они вообще могли располагать в этом году для наступления».
Иными словами, страшная опасность, которая было нависла над страной в июле и августе, уже миновала. Правда, сам Сталинград еще не был окончательно вне опасности и почти весь Северный Кавказ находился в руках у немцев. Хотя немцы были задержаны у Моздока - на пути к Баку - и не смогли сколько-нибудь значительно продвинуться дальше черноморского порта Новороссийск, 2 ноября они, однако, неожиданно добились крупного успеха: прорвались к Нальчику, на пути к Владикавказу, северной оконечности Военно-грузинской дороги и воротам в Закавказье.
Несмотря на это, атмосфера в Москве накануне 25-й годовщины Октябрьской революции была определенно оптимистичной. После мрачных месяцев - июля и августа - что-то явно изменилось. 6 ноября на первых страницах газет была напечатана «Клятва защитников Сталинграда».
«Захватом Сталинграда Гитлер пытается перерезать наш волжский путь, а затем, продвигаясь по Волге на юг, выйти к Каспийскому морю, тем самым отрезать нашу страну от главных источников нефти… Если врагу удастся осуществить эти планы, тогда он немедленно бросит освободившиеся силы… против Ленинграда, против Москвы».
Даже и на этом этапе сталинградцы еще говорили: «Если врагу удастся», а не «Если бы врагу удалось». Но если не считать этой оговорки, тон всего документа был уверенным. Авторы клятвы не заходили настолько далеко, чтобы заявлять, что Сталинград будет удержан, однако тот факт, что они связали судьбу города с именем и личным престижем Сталина, делал поражение весьма маловероятным.
«Посылая это письмо из окопов, мы клянемся Вам, дорогой Иосиф Виссарионович, что до последней капли крови, до последнего дыхания, до последнего удара сердца будем отстаивать Сталинград… Мы клянемся, что не посрамим славы русского оружия, будем биться до последней возможности».