Россия - Век ХХ-й (Книга 2)
Шрифт:
Однако через год с небольшим, 9 октября 1942 года, институт комиссаров был окончательно ликвидирован, и закономерно, что это свершилось незадолго до победной стадии Сталинградской битвы, начавшейся 19 ноября. А 6 января 1943-го были восстановлены погоны, которые еще совсем недавно воспринимались в качестве непримиримо враждебного символа ("золотопогонники").
Словом, сознание Сталина (и, конечно, множества людей того времени) в начале войны было глубоко двойственным, в нем - подчас даже причудливо переплеталось "революционное" и "государственное". В сталинском выступлении по радио 3 июля 1941 года ныне замечают прежде всего или даже только "православно-патриотическое" обращение "Братья и сестры!" и напоминание о победах
Но важнее другое. Даже и среди тех немцев, которые в 1944 году в самом деле пытались свергнуть Гитлера с его авантюристической, на их взгляд, стратегией, было немало "героев" войны против СССР-России, о чем уже говорилось выше. И абсолютное большинство "германского народа" отнюдь не возражало против имевшего многовековую предысторию геополитического "натиска на Восток"... В 1971 году видный германский историк и публицист Себастиан Хаффнер справедливо характеризовал развитие самосознания своих соотечественников в 1920-1930-х годах: "Они ничего не имели против создания Великой германской империи... Однако... они не видели пути, обещающего успех в достижении этой заветной цели. Но его видел Гитлер. И когда позже этот путь, казалось, стал реальным, в Германии не было почти никого, кто не был бы готов идти по нему"92.
И еще один яркий образчик "раздвоенности" Сталина. В его речи 7 ноября 1941 года во время парада на Красной площади прозвучало постоянно поминаемое ныне: "Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков - Александра Невского..." и т. д.,- то есть Сталин как бы стирал границу между дореволюционной Россией и СССР. Однако в произнесенном днем раньше, 6 ноября, на станции метро "Маяковская", докладе утверждалось следующее:
"По сути дела гитлеровский режим является копией того реакционного режима, который существовал в России при царизме... гитлеровцы так же охотно попирают права рабочих, права интеллигенции и права народов, как попирал их царский режим..." и т. д. (с. 26)
Выходит, задача состояла в том, чтобы вместе с "германским народом" свергнуть установившийся в Германии режим,- и свергнуть потому, что он точно такой же ("копия"!), какой был до 1917 года в России. То есть народ призывался к своего рода "революции", к "классовой" войне,- как бы к повторению совершенного в 1917 году...
В этой раздвоенности вождя выражалась в конечном счете глубинная, фундаментальная неготовность к той геополитической войне, которая обрушилась на СССР-Россию 22 июня. К концу войны Сталин уже совсем по-иному говорил об ее сущности и - что особенно характерно - о причине наших поражений в начальный ее период. Так, 6 ноября 1944 года он недвусмысленно заявил, что "как показывает история, агрессивные нации (речь уже идет о германской нации в целом, а не о кучке "гитлеровских авантюристов".- В. К.), как нации нападающие, обычно бывают более подготовлены к новой войне... Нельзя... считать случайностью такой неприятный факт, как потеря Украины, Белоруссии, Прибалтики в первый же год войны, когда Германия, как агрессивная нация, оказалась более подготовленной к войне... это, если хотите, историческая закономерность..." (с. 146, 147). Таким образом, истинная причина поражений - не во "внезапности"...
Но главное заключалось в другом. Та раздвоенность, которая столь явно предстает в первоначальных сталинских суждениях, присутствовала
Для осознания - притом не отвлеченного, "теоретического", а воплощающегося в целостном существе людей и непосредственно переходящего в действие осознания,- истинного смысла войны было необходимо определенное время. Выше приводились фрагменты из "Сталинградской хроники" Юрия Кузнецова, в которых поэтически раскрыто пережитое в конце 1942 года солдатами глубокое "превращение".
Уже упомянутый германский истолкователь хода войны, Хаффнер, обоснованно писал: "С того момента, когда русскому народу стали ясны намерения Гитлера, немецкой силе была противопоставлена сила русского народа. С этого момента был ясен также исход: русские были сильнее... прежде всего потому, что для них решался вопрос жизни и смерти" (цит. соч., с. 59).
По мнению Хаффнера, поворотным "моментом" стал уже декабрь 1941 года, "когда контрнаступлением под Москвой русские доказали свою вновь обретенную волю к борьбе" (с. 59-60). Но, как мне представляется, проблема более сложна. Ведь позже, летом 1942 года, наши войска, как уже упомянуто, на южном фронте покатились на восток к Волге и Кавказу, в сущности, так же, как летом-осенью 1941-го к Москве... Ничего подобного не было и, очевидно, не могло быть после Сталинграда. Но вглядимся пристальнее в битву под Москвой.
Глава третья
МОСКВА - РЖЕВ - БЕРЛИН
Победу на московских рубежах не без оснований называют "чудом". Казалось бы, Москва была обречена, и уже готовились к взрыву крупнейшие предприятия и даже метрополитен.
Уверенность врага в скорейшем захвате Москвы ярко выразилась в двух фактах, которые до последнего времени, в сущности, замалчиваются: прорыве колонны немецких мотоциклистов 30 ноября почти в границы Москвы, на мост через канал Москва-Волга93 (вблизи нынешней станции метро "Речной вокзал"), и осуществленной тогда же, в ночь с 30 ноября на 1 декабря, дерзкой высадке на Воробьевых горах и в Нескучном саду - в четырех километрах от Кремля авиадесанта, который имел задачу выкрасть Сталина94.
Мне об этих фактах "по секрету", полушепотом, рассказал еще в 1960-х годах литературовед А. С. Мясников, который в 1941-м входил в руководящие партийные органы Москвы и потому был посвящен в кое-какие "тайны". Оба вражеских десанта были немедля уничтожены, но их "значимость" нельзя недооценивать.
Впрочем, гораздо важнее, конечно, тот факт, что к концу ноября сам фронт на северо-западном участке проходил менее чем в 20 (!) км от тогдашней границы Москвы (от нынешней границы всего в 10 км) и менее чем в 30 км - от стен Кремля! Речь идет прежде всего о поселке вблизи Савеловской железной дороги, недалеко от станции Лобня (26-й километр), Красная Поляна и окрестных деревнях Горки, Киово, Катюшки (ближайшей к Москве).
Известный супердиверсант штандартенфюрер СС Отто Скорцени вспоминал в 1950 году: "Нам удалось достичь небольшой деревеньки (по всей вероятности Катюшки.- В. К.) примерно в 15 километрах северо-западнее Москвы... В хорошую погоду с церковной колокольни была видна Москва..." А "летописец" 2-й танковой дивизии вермахта зафиксировал 2 декабря: "Из Красной Поляны можно в подзорную трубу наблюдать жизнь русской столицы (по воздушной линии до городской черты - 16 километров)" (там же, с. 185). В эту дивизию, кстати сказать, уже было завезено парадное обмундирование для победного шествия по Красной площади Москвы95.