Россия век XX-й. 1939-1964
Шрифт:
Среди современников «сталинской эпохи» были люди, воспринимавшие всю ее как эпоху тотального «уничтожения народа», и Антонов-Овсеенко заявил в сочинении, о котором идет речь, что Сталин-де сумел «уничтожить» в 1929-1933-м (то есть в годы коллективизации) 22 миллиона человек, сталинский террор 1937-го и соседних годов "унес еще 20 миллионов… А впереди — война, с десятками миллионов напрасных (выделено Антоновым. — В.К.) жертв, и новая полоса репрессий"320 (то есть уже послевоенных).
Цифры эти — плод безудержной фантазии. Согласно всецело достоверным новейшим подсчетам321 из населения начала 1929 года, составлявшего 154,6 млн. человек, к 1934-му умерли 18,4 млн., то есть 11,9%. Число 18,4 млн. вроде бы близко к 22 млн., указанным
Это означает, что в 1929-1933 годах «должны» были умереть — если бы не было «коллективизационных» репрессий и жестокого голода — 7,8% от 154,7 млн. (население начала 1929-го), то есть 12 млн. человек, и, следовательно, «сверхсмертность» составила в эти годы 6,4 млн. человек (примерно такую цифру погибших в период коллективизации указывают все серьезные демографы). Таким образом, Антонов-Овсеенко завысил число «уничтоженных» в это время на 15,6 млн. человек, в три с половиной раза…
Что же касается 20 млн., будто бы уничтоженных во время репрессий «1937-го», эта цифра попросту нелепа, ибо из населения начала 1934 года, составлявшего 156,8 млн. человек, к началу 1939-го умерли 9,6 млн. человек, то есть 6,1% — доля, на 1,7% меньшая, чем в «мирных» 1923-1928 годах! Это уменьшение было обусловлено, очевидно, очень существенным ростом и совершенствованием медицинского обслуживания, оздоровления и просвещения населения СССР во второй половине 1930-х годов. «Наблюдатель», который едва ли был склонен «идеализировать» положение в СССР, германский генерал Гудериан, записал 14 сентября 1941 года, когда его танковая армия после почти трехмесячного похода по стране вторглась в Сумскую область: «Ночь я провел… в здании школы в Лохвице… Школа находилась в прочном здании и была хорошо оборудована, как и все школы в Советской России, находившиеся почти повсюду в хорошем состоянии. Для школ, больниц, детских домов и спортивных площадок в России было сделано много. Эти учреждения содержались в чистоте и полном порядке»322 (выделено мною. — В.К.).
По давно уже рассекреченным точным сведениям во время террора «1937-го» было вынесено менее 0,7 млн. смертных приговоров, и, следовательно, Антонов-Овсеенко, назвав цифру 20 млн., преувеличил почти в 30 раз!
Из этого вроде бы ясно, что нет смысла опираться на сочинения Антонова-Овсеенко как на сколько-нибудь достоверный «источник». Однако, как ни странно, профессиональный историк Г. М. Иванова находит возможным ссылаться на «сведения» Антонова-Овсеенко. Он утверждал, например, что «враги народа», которых в послевоенные годы отправлял в ГУЛАГ, по убеждению Антонова, конечно же, не кто иной, как Берия323, могли прожить в созданных там условиях "не более трех (выделено самим Антоновым. — В.К.) месяцев" (там же, с. 103). Цитируя это «свидетельство», Г. М. Иванова делает из него следующий вывод:
"Видимо324, именно этим обстоятельством в первую очередь можно объяснить большую текучесть лагерных кадров. Например, в 1947 году ГУЛАГ принял 1490959 вновь осужденных, выбыли из ГУЛАГа за тот же период 1012967 заключенных… Примерно та же картина наблюдалась и в другие годы…"325 (то есть в 1948-1952-м).
«Картина», конечно же, чудовищная, способная сокрушить душу, — особенно если учитывать, что в той же статье, признавая факт наличия заключенных не только в СССР, но и «в каждой стране», историк Г. М. Иванова говорит о специфической роли наших мест заключения, которые, по ее словам, имели целью «уничтожать в зародыше… ростки инакомыслия и вольнодумства» (с. 216). Из этого суждения читатель, вполне естественно, сделает вывод, что ГУЛАГ заполняли в 1947-м, 1948-м и последующих годах политические заключенные, которые в силу специально созданных лагерных условий за три месяца превращались в трупы…
Итак, если верить Ивановой, в послевоенном ГУЛАГе погибал примерно миллион заключенных за год… Вопиющая абсурдность сей «картины» неопровержимо обнаруживается в том, что, согласно всецело достоверным
Абсурдность в данном случае очевидна, ибо получается, что, если бы 5 млн. людей не были бы погублены в ГУЛАГе, за пять лет (1948-1952) из 121,1 млн. людей умерли бы всего лишь 1,1 млн. человек, — в среднем за один год 220 тысяч, то есть 0,18 процента… Между тем в современных США, например, умирает в течение одного года в среднем 0,9 процента населения — то есть в пять раз большая доля! И, конечно же, из 6,1 млн. умерших в СССР в 1948-1952 годах людей только очень незначительная часть умерла в заключении, ибо в действительности слово «выбыли» по отношению к заключенным вовсе не означало «умерли». В 1947 году (о чем подробнее ниже) умерли не 1 012 967 заключенных, а 35 668 — почти в 30 раз (!) меньше327. Люди «выбывали» — что вполне естественно — по истечении срока заключения. Во многих нынешних сочинениях утверждается, что для послевоенного времени был-де типичен почти «вечный» срок заключения — 25 лет. Но вот рассекреченные сведения о заключенных, относящиеся к 1951 году: имели сроки свыше 20 лет всего 4,8 процента заключенных, а сроки от 1 до 10 лет — 81,9 процента328. Кстати сказать, в 1947 году заканчивались десятилетние сроки многих из тех, кто были репрессированы в 1937 году, и поэтому нет оснований удивляться множеству «выбывших» в 1947-м из ГУЛАГа.
Правда, в 1948 году в связи с общим обострением (о чем ниже) политической ситуации некоторые из уже отбывших свои сроки заключения людей были возвращены в ГУЛАГ; в литературе нередко употребляется возникшее тогда слово «повторники». Но количество этих людей склонны очень сильно преувеличивать: речь идет чуть ли не о миллионах… Между тем, согласно точным сведениям, количество политических заключенных к 1949 году увеличилось, в сравнении с началом 1948-го, всего на 4540 человек329.
Но вернемся к статье Г. М. Ивановой — и не потому, что это какая-нибудь оригинальная статья, а как раз из-за ее типичности для нынешней историографии послевоенного периода330.
К сожалению, уже процитированные и многие другие положения этой статьи не выдерживают элементарной проверки фактами — и, как говорится, по всем параметрам. В самом начале своей статьи Г. М. Иванова говорит о преимуществах «современного историка»: «Сегодня в его распоряжении огромный корпус ранее засекреченных документов» (с. 207). Однако сама она этим «корпусом» почти не пользуется, а подчас ссылается на «сведения», подобные процитированному ею «преданию» из сочинений Антонова-Овсеенко… И вот ряд безосновательных положений ее статьи (что характерно и для многих других нынешних авторов).
1) Сообщая, что в 1947 году были осуждены 1490959 человек, Г. М. Иванова явно стремится внушить, что речь идет о политических обвиняемых (например, по ее словам, об «инакомыслящих и вольнодумцах»). На самом деле, как очевидно из уже пять лет назад рассекреченных документов МГБ (а в этом ведомстве велся строжайший учет), по политическим обвинениям в 1947 году было осуждено 78 тыс. 810 человек — то есть всего лишь 5,2 процента от общего количества осужденных в этом году331. Обилие осужденных в целом объясняется тем, что в 1947 году был принят «Закон об усилении ответственности за имущественные преступления» — закон, без сомнения, очень жестокий: даже за мелкие хищения государственной, общественной и личной собственности предусматривалось заключение — нередко весьма длительное — в лагерях и колониях. Дело в том, что война, которая довела миллионы людей до крайней нищеты и даже ставила их на грань голодной смерти, а кроме того, подрывала в их сознании элементарные моральные нормы, породила чрезвычайно широкую волну всякого рода хищений, и государство стремилось подавить эту волну, правда, — что нельзя отрицать — нередко поистине беспощадными мерами. И, скажем, в январе 1951 года в местах заключения находилось 1 млн. 466 тыс. 492 человека, осужденных за всякого рода «имущественные» (а вовсе не политические!) преступления.