Ростов под тенью свастики
Шрифт:
Эта информация задает тон всему дальнейшему освещению хода войны. 24 июня 1941 года было создано Совинформбюро, которое готовило всю информацию о боевых действиях и других важнейших событиях. Этот принцип: говорить минимально о своих потерях и максимально о потерях противника существовал на всем протяжении войны (причем, он действовал и в Германии).
В первые дни войны в Москве еще не знали, что творится на самом деле в приграничных районах. А если бы и знали, что в первый же день только на аэродромах было уничтожено 1200 боевых самолетов, так что об этом сразу сообщать? Все наши поражения, ход отступления Красной Армии освещались предельно сдержанно. Так например, когда наши войска потерпели в мае 1942 года крупное поражение под Харьковом, газеты писали о незначительных локальных боях. Или когда в октябре 1941 года во время
О причинах поражений в приграничных районах Красной Армии в боях летом и осенью 1941 года (а это были уже регионы, далеко стоящие от границы), написано много, причины эти хорошо известны: огромные потери командирских кадров в годы массовых репрессий, неготовность наших войск, недоукомплектованность и наличие большого числа устаревших типов танков и самолетов, внезапность нападения, боязнь наших командиров (особенно низшего и среднего звена) принимать самостоятельные решения, военная мощь вермахта.
К этому следует добавить несколько психологических факторов: о них говорят меньше или совсем умалчивают, следует развернуть их аргументацию, — она также важна для понимания сути происходящего летом 1941 года.
Внезапность нападения была не только ошеломляюще мощной, точно рассчитанной, но и дезорганизующей, устрашающей, а главное — эффективной. Мой отец, Вячеслав Ефимович, служил в 20 километрах от границы, в Северной Буковине. В день начала войны он с товарищем стоял на посту на высотке. Так вот немецкие истребители, атакуя, устраивали «показательные выступления» — демонстрировали фигуры высшего пилотажа. Отец вспоминал: «Мы с товарищем только переглянулись: „Вот это — да!“.»
Но главное, конечно, заключалось в том, что движущаяся в воздухе и по земле (в основном — на колесах и гусеницах) армада наступала по заранее намеченным планам. Каждая часть противника наносила конкретный удар. Фашистов в первую очередь интересовали штабы военных соединений, мосты, железнодорожные станции, склады с боеприпасами, горючим, движущиеся части Красной Армии. Самолеты бомбили объекты, разрушали управление, связь. Десанты, группы диверсантов, заброшенных в тыл заранее и забрасываемых по мере движения войск вперед, нарушали всевозможные, в первую очередь военные коммуникации.
Это производило огромный эффект. Наши войска теряли управление, не получали необходимых оперативных директив. Да и кто бы их давал, когда сообщения с границы не поступали в центр. Наше командование строило свои предположения, основываясь на действиях передовых частей вермахта.
Второе: в бой вступали гитлеровские солдаты, не только имеющие большой опыт «войны моторов», быстро ориентирующиеся при взаимодействии авиации, танков, артиллерии и мотопехоты — они были упоены недавними победами в Европе. Это создавало им огромное психологическое превосходство. Некоторые же наши солдаты, подавленные этим динамичным наступлением, считали: «Ну, что от меня зависит. Россия — большая, армия у нас огромная». И уходили со своих позиций или сдавались в плен, другие, совсем молодые и необстрелянные, вообще боялись стрелять в другого человека. В наших книгах и фильмах, в которых описаны первые месяцы войны, эта тема иногда звучала — значит, она была реальностью.
Еще одна малоизвестная страница самых первых недель войны. Когда допрашивали генерала Д. Г. Павлова, командовавшего Западным военным округом (он был незаслуженно обвинен в поражениях у границы и расстрелян) — так Сталин нашел «виноватого». Он на допросе (сохранились его записи) говорил, что дивизии, укомплектованные латышами, литовцами, эстонцами разбежались при первом боевом столкновении с противником, оголяя фланги и тылы других соединений.
Главная ответственность за внезапность нападения лежит на Сталине. Он один принимал стратегические решения, все остальные из его окружения боялись ему противоречить. А если ты руководишь всем, то и отвечаешь за все. Он носил в себе мысль, что Германия не может сейчас напасть на СССР, и не верил агентурным сообщениям и другим источникам о готовящемся вероломном нападении — он считал такие сообщения провокационными. Вероломное нападение — нападение, ломающее веру, значит Сталин верил в то, что его не будет. Конечно, эту веру в нем поддерживала статистика: количество вооружений, по которому Красная Армия превосходила вермахт.
Вот как оценивал причины наших поражений в первые недели войны Маршал Советского Союза А. И. Еременко: «Опоздание с разрешением о приведении войск в боевую готовность связано с тем, что Сталин, будучи главой правительства, верил в надежность договора с Германией и не обратил должного внимания на поступавшие сигналы о подготовке фашистов к нападению на нашу страну, считая их провокационными. Сталин полагал, что Гитлер не решится напасть на СССР. Поэтому он не решился своевременно на проведение срочных и решительных оборонительных мероприятий, опасаясь, что это даст повод гитлеровцам для нападения на нашу страну. На Сталине, являющемся фактически главой государства, лежит основное бремя ответственности за наши поражения» [6] .
6
Еременко А. И. В начале войны. М., 1965. — С. 78–79.
Боязнь попасть в немилость к вождю руководила многими военачальниками. «Сталин и его окружение, генеральный штаб, а также Главное разведывательное управление допустили крупнейший просчет (подчеркнуто — B.C.) в оценке военно-стратегической обстановки». [7] Не сказать об этом вообще было нельзя, но здесь виноваты все, и вина вождя, главная, не выделена.
Внезапность мощного удара, особенно авиационного, — до 250–300 километров вглубь (через несколько дней, когда в бой были введены основные силы вермахта) создавала все условия для овладения стратегической инициативой. Фашисты сосредотачивали в местах крупных прорывов значительное численное превосходство, обходя наши группировки с флангов, окружая их, громя тылы. Десантники в красноармейской форме захватывали важные переправы и удерживали их до подхода своих войск. Немцы обладали детальной информацией (работа агентуры) о расположении наших соединений, базировавшихся в приграничных районах. И нередко (по рассказам очевидцев) танки шли вперед по шоссе, не обращая внимания на то, что по обочинам двигаются группы красноармейцев. Задача танкистов была как можно дальше вклиниться вглубь советской территории, захватывать и парализовывать важнейшие объекты, а главное — окружать наши воинские соединения. Первые недели войны напоминали действительно тот блицкриг, который планировал Гитлер и его командование. Но чем дальше углублялись захватчики на советскую территорию, тем заметнее возрастало сопротивление частей Красной Армии.
7
Великая Отечественная… — С. 58.
Еще один эпизод из воспоминаний отца. Он служил рядовым в фотолаборатории одного из артиллерийских полков, находящегося практически на границе. Немцы не стали даже бомбить его, не то чтобы атаковать — зачем лезть под пушки. А снарядов у артиллеристов было очень много. Немцы просто обошли эту часть. И вот полк, не имея связи, вынужден был отходить в тыл с первого дня войны — воевать ему было не с кем. Потом над колонной стала зависать «рама» — немецкий авиаразведчик, потом прилетали бомбардировщики и постепенно выбивали орудия. Так наши артиллеристы дошли до Днепра! Наконец, попали в большой «котел» под Уманью — все переправы были уже в руках у неприятеля.
В истории войны есть два фактора, на которые, как мне кажется, историки и мемуаристы не обратили особого внимания. Эти факторы также работали против нас. Первый — чисто географический. Отступая Красная Армия вынуждена была «скатываться» с высоких берегов европейских рек, текущих по СССР. Когда же началось наше наступление на Запад, нам приходилось штурмовать высокие, обрывистые и сильно укрепленные берега своих рек: Дона, Миуса, Днепра…
Второй фактор — технический. В большом успехе фашистского наступления первого периода волны огромную роль сыграли танки. О «танкобоязни» много писали и говорили. Немецкие танки, прорывавшие нашу оборону, создавали панику в тылу, с ними трудно было бороться без артиллерии. Они словно созданы были для степных, южных районов нашей страны.