Рота Шарпа
Шрифт:
Блаженны кроткие, говорили ему, ибо они наследуют землю. Но только после того, как последний солдат отдаст им ее по доброй воле.
Глава 11
«Сержант Хэйксвилл, сэр! Под командование лейтенанта Шарпа, сэр, как приказано, сэр!» - правый башмак грохнул о землю, рука взметнулась в салюте, лицо дергалось, но было полно удовлетворения.
Шарп отсалютовал в ответ. С момента понижения прошло уже больше трех недель, но рана еще болела. Пораженный батальон называл его «сэр» или «мистер Шарп», только Хэйксвилл давил на больное место. Шарп указал на кучу инструментов на земле:
– Вот. Разберите это.
– Сэр! – Хэйксвилл повернулся к команде землекопов легкой роты. – Вы слышали лейтенанта! Разберите это и двигайтесь, мать вашу! Капитан хочет, чтобы мы вернулись!
Хэгмен, старый стрелок, лучший снайпер роты, служивший под началом Шарпа семь лет, улыбнулся своему старому капитану:
– Ужасный день, сэр.
Шарп кивнул. Дождь перестал, но похоже было, что скоро зарядит снова.
– Как дела, Дэн?
– Чертовски отвратительно, сэр, - ухмыльнулся стрелок, оглянувшись, не подслушивает ли Хэйксвилл.
– Хэгмен! – заорал Хэйксвилл. – То, что ты чертовски стар, не значит, что ты не можешь работать! Тащи сюда свою чертову задницу, быстро! – сержант улыбнулся Шарпу: - Извините, лейтенант, сэр. Рот не закрывается, да? Работа не ждет! – Лязгнули зубы, голубые глаза бешено заморгали: - Как там ваша дамочка, сэр? Хорошо? Надеюсь возобновить с ней знакомство. Она в Бадда-хуссе? – он усмехнулся и повернулся к землекопам, которые подбирали лопаты, выпавшие из сломавшей ось повозки.
Шарп не обращал внимания на насмешки: реагировать на Хэйксвилла значило выйти из себя, что только обрадовало бы мерзавца. Он отвернулся от повозки и посмотрел на вздувшуюся серую реку. Бадахос. До него теперь было четыре мили. Над городом нависал замок, сползающий по скалистому холму над местом слияния Гвадианы и Ривильи. Армия добралась сюда сегодня утром из Эльваса и теперь ждала, пока инженеры добавят последние штрихи к понтонному мосту, который доставит британцев на южный берег, к стенам города. Каждый из жестяных понтонов, укрепленных деревянными распорками, весил пару тонн, и для опоры через Гвадиану пришлось выстроить в ряд несколько десятков неуклюжих продолговатых лодок, которые привозили сюда на волах. Все они были пришвартованы друг к другу бортами, все заякорены, чтобы переполняемая дождями река не снесла их, а поверху инженеры проложили массивные тринадцатидюймовые кабели. Вода грязно вспенивалась между лодочными бортами, переплескивала через кабели, доски прибивались очень быстро, что говорило о постоянной практике инженеров, уже неоднократно наводивших мосты через реки Испании. Еще не были забиты последние гвозди, а первые повозки уже вступили на мост, чтобы десятки людей могли присыпать доски землей и песком, превратив их в грубое подобие дороги.
«Вперед!» Начали переправляться войска, спешенные люди из новоприбывшей тяжелой кавалеристской бригады вели под уздцы своих лошадей. Животные нервничали на грохочущем мосту, но они переправились, и Бадахос был взят в кольцо.
На том берегу кавалеристы седлали коней и строились в эскадроны. Когда начала переправляться пехота, кавалерия дала шпоры и понеслась к городу. Против огромных стен они мало что могли, но это было доказательством силы, заявлением о намерениях и вызовом тем немногим французским кавалеристам, кто остался в Бадахосе и мог решиться вырваться за стены.
Снова закапало, мелкие брызги темной воды кропили и без того промокшие отряды, пересекавшие реку и уходившие налево, к городу. В рядах пехоты раздался радостный крик, когда из Бадахоса донесся звук орудийного выстрела: эскадрон тяжелой кавалерии подобрался слишком близко к стене, французы решили проверить пушку, и британские всадники вынуждены были унестись за пределы досягаемости. В криках радости была горькая ирония: пехоте скоро идти на смерть, таящуюся в жерлах пушек, но приятно видеть, как щеголям-кавалеристам утирают нос. Никто из кавалеристов не осмелится сунуться в бреши Бадахоса.
Полк Южного Эссекса стал отрядом вьючных мулов. У инженеров было больше сотни телег, ждущих переправы, но две головные умудрились сломать оси, так что Южному Эссексу выпало переправлять грузы вручную. Уиндхэм осадил коня рядом с Шарпом:
– Все готово, мистер Шарп?
– Да, сэр.
– Держитесь ближе к багажу во время переправы!
– Да, сэр, - Нет, сэр, шерсти три мешка, сэр [25] . – Сэр?
– Мистер Шарп? – больше всего Уиндхэм хотел оказаться подальше отсюда.
25
Цитата из книги «Рифмы Матушки-Гусыни», стихотворение «Барашек» («Yes, sir, yes, sir, three bags full» / «Не стриги меня пока, дам я шерсти три мешка», пер. С. Маршака).
– Вы переслали мою просьбу, сэр?
– Нет, мистер Шарп, еще слишком рано. Мое почтение! – полковник тронул край своей двууголки и погнал коня прочь.
Шарп отстегнул палаш, бесполезный при подсчете лопат и кирок, и побрел через грязь к батальонному багажу. У каждой роты был мул, тащивший учетные книги, бесконечную работу, прилагавшуюся к капитанству, кое-какие припасы и, нелегально, багаж некоторых офицеров. Прочие мулы тащили имущество батальона: запасные орудийные ящики, мундиры, бумаги и мрачный сундучок хирурга. Среди мулов толклись и офицерские слуги, ведя в поводу запасных и вьючных лошадей, а также дети. Они кричали и прыгали среди лошадиных копыт под кажущимся присмотром своих матерей, обычно заползавших под самодельные тенты, чтобы скрыться от дождя в ожидании приказа на марш. По правилам в батальоне должно быть не больше шестидесяти жен, но, разумеется, за три года войны полк Южного Эссекса оброс куда большим количеством. С батальоном шло более трехсот женщин, столько же детей, в чьих жилах текла смесь английской, ирландской, шотландской, валлийской, испанской и португальской крови, была и француженка, брошенная при отступлении из Фуэнтес-де-Оноро и решившая остаться с захватившим ее сержантом из роты Стерритта. Были шлюхи, идущие с армией за скудные гроши, были и настоящие жены, могущие подтвердить свой статус бумагами, но кое-кто называл себя женой и без официальной церемонии. Все держались вместе. Многие выходили замуж дважды-трижды в течение войны, теряя мужей благодаря французской пуле или испанской лихорадке.
Вчера утром Уиндхэм отменил смотр жен. В бараках этот смотр еще имел какой-то смысл, поскольку давал шанс надзирающему офицеру проявить строгость на глазах у полковника, но женщины Южного Эссекса были от смотра не в восторге, считали его бессмысленным и всячески выказывали свое несогласие. Когда Шарп впервые построил их перед Уиндхэмом, жена рядового Клейтона, симпатичная девчонка, кормила ребенка грудью. Полковник остановился возле нее в замешательстве и, уставившись на свои сапоги, строго произнес:
– Сейчас не время, женщина!
Она усмехнулась и потрясла в его сторону грудью:
– К’гда он хоч’т жрать, он хоч’т жрать, с’всем как его отец!
Среди женщин раздался смех, со стороны мужчин – одобрительные выкрики, и Уиндхэм ретировался. Может, Джессика и нашлась бы в этой ситуации, но он – нет.
Когда Шарп добрался до поливаемого дождем багажа, женщины заулыбались ему из-под своих одеял. Лили Граймс, маленькая женщина с бесконечной бодростью духа и языком острым, как хорошо заточенный байонет, вскинулась в шутливом салюте:
– Парадам каюк, кап’тан? – женщины всегда звали Шарпа капитаном.
– Точно. Лили.
Она шумно выдохнула:
– Чокнутый он.
– Кто?
– Чертов полковник. Зачем ему устраивать нам смотр?
Шарп ухмыльнулся:
– Он о вас беспокоится, Лили. Хочет за вами приглядеть.
Она рассмеялась:
– Скорее, он хочет поглядеть на сиськи Салли Клейтон. Да и ты взгляда не отводил, кап’тан, я видела.
– Я просто хотел, чтобы это была ты, Лили.
Она зашлась хохотом: