Рота Шарпа
Шрифт:
– Случилось? Когда? Около чертова полудня, Шарп, когда вы должны были быть на дежурстве, черт возьми!
Дюжина офицеров, расположившаяся вдоль стен овчарни, глядела на Шарпа столь же обвиняюще: они вполне разделяли гнев полковника.
– Мы точно знаем, что это произошло сегодня около полудня? – настаивал Шарп.
Уиндхэм посмотрел так, как будто хотел опробовать стек на Шарпе, но сдержался и, выругавшись снова, отвернулся. Вскрыли не повседневные вещи офицеров, а их ценные вещи, упакованные в кожаные чемоданы для перевозки на мулах. Этот багаж, насколько было известно Шарпу, не трогали уже три дня: здесь были вещи, которые люди достают только обосновавшись на одном месте надолго – серебро, хрусталь, драгоценности, напоминавшие о доме. Уиндхэм прорычал, обращаясь к майору Коллетту:
– Что пропало?
Список оказался недлинным. У Форреста пропали ценные бумаги, но их вскоре нашли чуть поодаль, брошенными в грязь: кто бы ни копался в чемоданах, он не знал, что с ними делать. Также недоставало нескольких табакерок и золотой цепочки, захваченной, как подозревал Шарп, в Сьюдад-Родриго, поскольку офицер, заявивший о пропаже, до осады постоянно ныл о том, что у него нет денег, а после неожиданно замолчал. Кроме того, золоченые ножны, слишком дорогие, чтобы носить их в бою, серебряные шпоры и пара жемчужных серег, которые, как утверждал смущенный лейтенант, были приобретены в подарок матери. Майор Коллетт лишился бритвенного зеркальца в серебряной оправе и дорогих часов. Но хуже всего была утрата полковника: портрет его жены, суровой Джессики, в раме из серебряной филиграни. Полковник, ходили слухи, был очень привязан к жене: она принесла ему отличное приданое и право охотиться на доброй половине территории Лестершира – поэтому Уиндхэм был в ярости. Шарп помнил этот портрет по разговору за низким столиком в Эльвасе.
Уиндхэм указал стеком на Шарпа:
– А у вас что пропало?
Шарп покачал головой:
– У меня ничего нет, сэр, - все, что он имел, он носил с собой, кроме наградной шпаги от Патриотического фонда и золота, украденного в Альмейде, которые хранились у его лондонских агентов.
– Где ваши вещи?
– С остальными, сэр.
– Они помечены?
Шарп снова покачал головой:
– Нет, сэр.
– Проверьте их, Шарп.
Это было глупо. Неужели полковник хочет обвинить Шарпа в воровстве? Если да, то зачем давать ему возможность проверить свой багаж и перепрятать краденое? Шарп нашел чемодан и вынес его на середину:
– Хотите обыскать сами, сэр?
– Не будьте дураком, Шарп, вы же офицер! – и, подразумевалось, несмотря на все доказательства обратного, джентльмен. – Я хочу понять, как далеко раскинулись воровские сети. Проверьте, не пропало ли что!
Шарп расстегнул пряжки. Французский кожаный ранец был заполнен грязным бельем, тут же лежали сменные затворы для винтовки и полбутылки рома. В ранце была только одна ценность, и не нужно было долго рыться в вещах, чтобы заметить ее отсутствие. Он обернулся к Уиндхэму:
– Не хватает подзорной трубы.
– Подзорной трубы? Она какая-то особенная?
Особенная? Да, она очень особенная: «В благодарность. АУ. 23 сентября 1803 г.» - так гласила надпись на бронзовой табличке. Исчезла. Она исчезла. Шарп запустил руку вглубь ранца, под одежду, но ее не было и там. Чертов вор! Труба была подарком от Веллингтона, ценным и очень памятным подарком, и Шарп проклинал тот момент, когда решил оставить ранец вместе с прочими. Правда, здесь его охраняли – равно как багаж всех остальных офицеров. Уиндхэм выслушал объяснения Шарпа и удовлетворенно кивнул:
– Это доказывает одно.
– Доказывает? Что, сэр?
Уиндхэм улыбнулся:
– Я думаю, мы знаем, откуда взялся вор. Только одна рота знает этот ранец! – он указал на грязную одежду Шарпа, все еще торчавшую из надежного, свиной кожи, французского ранца. Повернувшись к майору Коллетту, полковник приказал:
– Постройте легкую роту, Джек. Проверьте каждого.
– Шарп попытался протестовать, но Уиндхэм развернулся к нему и угрожающе ткнул ему стеком в грудь: - Если бы вы остались на страже, Шарп, вместо того, чтобы шляться по холмам, этого бы не случилось. Так что не лезьте!
Хэйксвилл! Это точно Хэйксвилл! Шарп был уверен в этом – но был уверен также, что доказательств не найти. Кража подзорной трубы, как минимум, совершалась днем, потому что Шарп упаковал ранец только с утра. Легкая рота, по крайней мере большая ее часть, была вместе с Шарпом, дралась с французами – но он вдруг припомнил грузную, неуклюжую фигуру желтолицего сержанта, спешащего в тыл, а значит, в направлении багажа. Конечно, вся добыча уже спрятана. А часовые, которых оставил Шарп, должно быть, сбежали на гребень холма поглазеть на схватку!
Он снова застегнул пряжки ранца. Майор Форрест дождался, пока остальные офицеры удалятся:
– Мне очень жаль, Шарп.
– Я не думаю, что это легкая рота, сэр.
– Я имел в виду, подзорная труба – мне жаль, что так случилось.
Шарп проворчал что-то невразумительное: Форрест был человеком, любившим, когда с ним соглашаются. Но Хэйксвилл был слишком умным и опытным вором, чтобы дать себя поймать.
– Что ушло - ушло, сэр. И не вернется.
Форрест горестно вздохнул:
– Просто не могу поверить. А ведь мы были таким замечательным батальоном! Шарп? – в его лице вдруг проступило любопытство.
– Сэр?
– Полковник Уиндхэм сказал, что вы женаты. Я не стал его разубеждать.
– Правда, сэр?
– Боже милостивый, конечно, нет! А вы женаты?
Шарп покачал головой:
– Нет, сэр.
– Но он говорил, что вы ему так сказали.
Шарп присел на корточки и улыбнулся майору:
– Да, я так ему сказал.
– Но, помилуй, Боже, зачем?
– Не знаю, сэр. Как-то само вылетело.
– Но, Боже мой, Шарп... Это должно быть отражено в бумагах, а значит... – Форрест вздохнул и сдался. – Почему вы не сказали ему правды?
– Мне это показалось неплохой мыслью, сэр.
Форрест рассмеялся:
– Какая неожиданная мысль! Мне показалось странным, когда полковник упомянул об этом, но я подумал: а вдруг правда? Вы же совсем не рядовой человек, Шарп.
– Если так пойдет, сэр, могу скоро стать и рядовым.
– Не будьте смешным. Скоро будет не одна капитанская вакансия. Собственно, одна сегодня почти образовалась: бедняга Стерритт споткнулся, и байонет проткнул только мундир, а не его самого.