Ровесники. Герой асфальта
Шрифт:
– Ну-ну…И она в курсе?
– В курсе чего?
– Ты всегда в наше отсутствие из квартиры бордель устраиваешь?
Ну вот…Так я и знала…
– Ничего я тут не устраиваю. Ты неправильно всё понял.
– Конечно, о чём речь? У твоей одноклассницы дома нету ванной, и ты как истинный джентльмен, пригласил её к себе помыться. Теперь я правильно понимаю?
Разумеется, он издевался – глупо было это не осознавать. И Виталик не нашел слов в своё оправдание. К тому же буквально через пару секунд Павел Андреевич бесцеремонно вошёл в комнату сына и своими глазами увидел разобранную кровать – одеваясь впопыхах, её-то Виталик, к сожалению,
– Та-ак…- Ядовитый взгляд Павлецкого-старшего снова ощупал меня с ног до головы. А я как была в одном лифчике, так и осталась стоять посреди комнаты, потеряв дар речи. Виталик, проявив небывалую в его положении смелость, дёрнул отца за рукав свитера:
– Выйди отсюда, пожалуйста. Дай ей одеться.
– А в чём дело? – Павел Андреевич язвительно усмехнулся, изображая недоумение. – У девушки, оказывается, не только ванной, но и самого дома нету? Раз она сюда спать приходит. Ну не стесняйся, не стесняйся, милая, можешь располагаться тут как у себя…
– Пап, хватит! – Виталик готов был заплакать от бессильного отчаяния. – Выйди, я тебя прошу, пусть она оденется!
– Варежку закрой, выродок! С тобой разговор особый будет!
– Выйди из моей комнаты сейчас же!
– Чего?! Это ты мне?!
Павел Андреевич даже с места не двинулся – только резко выкинул кулак вперёд. Удар пришелся точно в подбородок… Виталик без звука отлетел к стене, едва успев упереться в неё обеими руками, удержался на ногах. Лучше бы он упал, честное слово. В этом случае у отца не было бы причин бить его дальше. А так… Подобного ужаса мне ещё никогда в жизни испытывать не приходилось. Собственное плачевное положение больше не имело никакого значения. Меня тут не было! Я могла только смотреть на весь этот кошмар, затаив дыхание от страха. Неужели такое творится здесь постоянно? Или глава семьи просто много выпил на этот раз? Меня он, во всяком случае, ничуть не стеснялся. Шагнув к Виталику, отвесил ему следующую затрещину, от которой тот, не успев увернуться, оказался-таки на полу, а я вздрогнула всем телом, словно ощутив на себе этот безжалостный удар.
– Вставай, мудила! Я тебе покажу, как бл…дей в дом таскать, потаскун сопливый!
– Не смей её оскорблять!
Яростный выпад Виталика даже для меня был неожиданностью – те же доблестные сотрудники милиции казались нежнейшими созданиями на фоне пьяного хозяина дома. И сам он, скорее всего, никогда в жизни не слышал от сына таких вызывающих, агрессивных реплик.
– Что-о?.. Что ты сказал? – Словно проверяя свой слух, Павел Андреевич склонился над Виталиком. Тот сидел на полу, прижавшись спиной к стене, и смотрел отцу в глаза с откровенной ненавистью.
– Я сказал, не смей её оскорблять. Извинись сейчас же…
Воистину, это был настоящий подвиг, который нельзя не оценить. Павел Андреевич оценил – молча ударил сына по лицу, и я опять подпрыгнула, вскрикнув как от своей собственной боли. Мне стоило бы вмешаться – срочно, немедленно, однако для этого требовалось хотя бы одеться как следует, а я стояла, подобно каменному изваянию, и не могла шевельнуться, парализованная ужасом.
– Так что я должен сделать, говоришь? Извиниться?
– Да…
– Серьёзно? А больше ничего тебе не надо?
– Надо…Оставь нас в покое…
– Ой, а из дома мне не уйти? Может, я тут лишний? Вернулся не вовремя, помешал тебе, да? Ну так я и выйти могу, продолжай, ещё не поздно. Она вон, даже не оделась как видишь. Ни стыда, ни совести
Я так и не поняла, когда Виталик успел очутиться на ногах, и так же не успела сообразить, почему Павел Андреевич, твёрдо стоявший на ногах до последней минуты, вдруг неожиданно грохнулся на пол. Всё произошло в мгновение ока… Под моими ногами теперь лежал обалдевший от удара Павлецкий-старший, а Виталик, склонившись над ним, тяжело дышал. Пальцы обеих рук судорожно сжимались в кулаки, глаза горели безумным огнём. На него такого было страшно смотреть. Но гораздо страшнее оказалось другое – с громкими проклятиями и грязным матом Павел Андреевич начал подниматься, а по мере того, как он вставал, Виталик инстинктивно пятился обратно к стене, напрягаясь до предела, и сердце моё уже почти не билось. Я видела, что он вполне реально собирается драться с отцом…
– Виталь!!! – Мой жалобный визг утонул в грохоте. Я уже ничего не могла изменить…Только бежать в подъезд и звать на помощь…
Руки не попадали в рукава кофты…Джинсы не хотели застегиваться, молния заедала на каждом шагу… Надев один носок, второй я никак не могла отыскать. За моей спиной трещала мебель, летали стулья – отец и сын Павлецкие решили положить конец условностям и высказать всё, что друг о друге думают.
– Суч-чонок… Выбл…док х…ев, маленьким тебя надо было удавить!
– Ненавижу…Ненавижу тебя, гадина!...Убью!!!
Бедная Галина Петровна, какое счастье, что ей не пришлось на это смотреть! Сейчас просто необходимо было вызвать милицию. Пока не поздно! Но бросать Виталика одного я почему-то панически боялась – он, при всей своей ярости, был гораздо слабее отца – зрелого, полностью оформившегося мужчины. Павел Андреевич довольно быстро сломал сопротивление сына – повалив на пол, исступленно пинал его ногами и кричал, кричал что-то вне себя от бешенства. Виталик пытался вставать, снова падал и, закрывая голову руками, в свою очередь посылал в адрес отца оскорбления и ругательства.
– Не надо!!! Что вы делаете?!! Перестаньте!!! Не надо-о!!! – Я понимала, что остановить Павлецкого-старшего просто не смогу и от собственного бессилия сходила с ума. Это было гораздо страшнее войны со звёздновцами, это вообще выходило за всякие рамки. Павел Андреевич на полном серьёзе ненавидел Виталика. Он не просто бил его в целях воспитания, ему НРАВИЛОСЬ чувствовать свою власть в этом доме, нравилось быть всемогущим, тем более сейчас, когда в моём лице имелся достойный зритель. Нигде не обучаясь основам психологии, я совершенно чётко видела – Павлецкий нарочно унижает сына передо мной. Какой-то дьявол у него внутри бесконечно наслаждался этими действиями, стремился полностью разрушить мой интерес к Виталику, помогал увидеть в нём тряпку и сопливого щенка…
Он сам решил, когда ему следует остановиться – не настолько уж и пьян был Павлецкий, чтобы полностью потерять над собой контроль.
– Подерёшься у меня ещё, гнида…Руки оторву… И чтоб ни одной сучки я тут больше не видел. Ты понял меня? Понял, я спрашиваю?!
– Понял…
Когда Павел Андреевич вышел из комнаты, захлопнув за собой дверь, Виталик ещё какое-то время продолжал лежать на ковре. Мне было до слёз его жалко, но откровенно выразить свои эмоции я боялась – самолюбие Виталика и без того перенесло сейчас слишком ощутимый удар. Сострадание добило бы его окончательно.