Ровесники. Герой асфальта
Шрифт:
– Не знаю. – Виталик обречённо вздохнул. – Но, по-моему, такие отношения в семье – это здорово. Хотел бы я на Вадькином месте сейчас оказаться.
Его настроение было мне понятно – от своего отца Виталик подобной заботы не ждал. Он, в отличие от меня, в душе надеялся, что забирать его придёт мать. Увы, этим надеждам не суждено было сбыться – минут через пятнадцать после ухода отца и сына Канаренко, в кабинет заглянул среднего роста, сухощавый мужчина с лицом, изрядно попорченным ранними морщинами и набухшими мешками под глазами.
– Старшина Марченко? – Осведомился он точно так же как и майор Канаренко. По тому, как внезапно напрягся, сжавшись в пружину, Виталик, я сразу же поняла, что пришёл его отец.
Разумеется, тут не было никаких эмоций.
– Пошли. Дома разберёмся.
Его угрожающий тон напугал даже меня, чего же тогда говорить о бедном Виталике? Правда, держался мой спаситель молодцом – ничем не выразил своего внутреннего состояния, только посмотрел на меня с тоской:
– Пока. – В голосе его слышалась горечь. – Увидимся завтра…
Я ещё раз взглянула на отца Виталика. Он стоял на пороге – злой, но сдерживающийся изо всех сил. Нет, не хотела бы я иметь такого отца.
– Виталь…- Прошептала я неуверенно.
– Чего? – Он смотрел на меня с ласковым обожанием.
– Давай скажем правду…Я…
– Не надо. – Быстро, категорично оборвал меня Виталик. И всё – как отрезал. Я опять ощутила неприятное покалывание в носу, слёзы появились на глазах непроизвольно. Я просто обожала сейчас этого славного парня, я готова была осыпать поцелуями его милое, родное лицо, его глаза, которые смотрели на меня с такой безграничной любовью, что от радости хотелось умереть. Он меня любит – я уже нисколько не сомневалась в этой истине. Он никогда не предаст меня в тяжёлую минуту, никогда не посмеет обидеть или оскорбить. Он всегда будет со мной рядом и, если понадобится, отдаст жизнь ради моего спасения. Сейчас отец уведёт его домой и будет бить. За драку во дворе, в которой Виталик всем сердцем не хотел принимать участия. За то злополучное окно, которое разбила я, а не он. За все чужие грехи будет отвечать святой, хороший Виталик Павлецкий, и я решительно ничего не могу сделать для того, чтобы хоть как-то помочь ему выдержать предстоящее наказание. Но он заслуживал моей благодарности! Он заслуживал и большего, поэтому я, уже не задумываясь ни над чем, осторожно коснулась его руки и тихо шепнула:
– Я тебя люблю…
Эти слова, несомненно, пришлись как нельзя кстати в данной ситуации – именно они и нужны были Виталику больше воздуха. Конечно, он не ждал их и даже не рассчитывал на то, что я произнесу это признание, но, услышав его, он просветлел лицом, улыбнулся мне солнечно и радостно, словно благодаря за счастье, которое я подарила ему перед тяжёлым испытанием. Теперь Виталик ничего не боялся – он уходил легко и непринуждённо, и на сердце его в этот момент, я уверена, было хорошо. Что ж, бог с ним, пусть утешается, а мне лично не в чем было себя упрекнуть. Признавшись Виталику в любви, я, может быть, просто предвосхитила события, но душой, полагаю, ничуть не покривила. Да и в конце концов, вдруг то, что я чувствую к Виталику сейчас и есть самая настоящая любовь?...Кто мне с уверенностью может ответить – что это вообще такое?..
20
Мама молчала – и это было самое страшное. Гораздо привычней мне было бы увидеть её возмущение и гнев, я бы спокойно выслушала её нотации, крики и даже, пожалуй, стерпела бы пощёчину. Но она ничего не говорила. За весь наш путь от Звёздного Городка до дома она не удостоила меня и словом – шла быстро, прямо, высоко вскинув голову. Меня рядом будто не существовало, я плелась сзади, глядя себе под ноги и не знала, как мне быть.
Я понимала – мама только что пережила самые неприятные моменты в своей жизни, забирая меня из милиции. Я видела, что она готова была сквозь землю от стыда провалиться, когда выслушивала Алексея Ивановича там, в кабинете. Её обида на меня была вполне справедлива. Я не оправдала оказанного мне доверия, поступила опрометчиво и подвела всю нашу семью. Однако не такой реакции ожидала я от мамы. По идее, она должна была засыпать меня вопросами, выясняя, каким образом всё это произошло, и почему я оказалась в компании хулиганов. Если бы она стала спрашивать, я бы, пожалуй, рассказала ей всё от чистого сердца. Я бы нашла подходящие слова и убедила бы её в своей относительной невиновности. У меня бы получилось. Но мама молчала. Казалось, вся эта история была ей абсолютно не интересна, и она старается просто вычеркнуть всё случившееся из памяти. Естественно, это была лишь видимость равнодушия – я прекрасно осознавала, что мой привод в милицию поверг маму в состояние, близкое к шоковому, и она всего-навсего не может опомниться. Я всё понимала, не такая уж я дура.
Жила-была хорошая, прилежная девочка Ксюша. Училась без двоек, уроки не прогуливала, не курила, не пила, родителей слушалась. Тусоваться, правда, любила с ребятами ещё в раннем детстве, но это ни коим образом ни на поведении, ни на характере её не отражалось. Друзья у девочки были мальчиками воспитанными – курить и матом ругаться не учили, со всякими непристойными предложениями не лезли. Уважали, короче говоря. И мама всегда была спокойна за свою красавицу-доченьку, верила ей целиком и полностью. Но вот пошла Ксюшенька в другую школу и словно дьявол в неё сразу вселился. И трёх дней не прошло, как превратилась она в отъявленную хулиганку, родителям врать научилась без запинки и даже закурить впервые попробовала. А о чём сие говорит? Ответ ясен как день: попала в плохую компанию и быстро поддалась влиянию своих новых друзей. Как уж тут не паниковать родителям? Как не бить тревогу?
В этот вечер со мной так никто и не заговорил. Молча положив мне в тарелку ужин, мама сразу же ушла в комнату. Есть я совершенно не хотела, хотя кроме утреннего завтрака и одного наспех проглоченного яблока во рту весь день не было ни крошки. Но ради приличия требовалось сделать вид, что голодна. Отполовинив порцию макарон-ракушек, оставшуюся часть я вывалила обратно в кастрюлю. Туда же аккуратно положила оставшийся кусок куриной котлеты. Мыть за собой тарелку как всегда было лень, однако сегодня я сделала это старательно, даже не побоявшись ледяной воды, имевшейся в наличии. Стоило бы поставить чайник и попить крепкого чаю, но было не до этого, и я ограничилась только парой глотков молока из холодильника. Теперь я не знала, чем заняться. Уставшие ноги ныли и требовали покоя, но взбудораженный мозг не обращал внимания на страдания организма. Родители тихо разговаривали в соседней комнате, и я не смогла побороть искушения послушать о чём они говорят. Дверь была закрыта, но я плотно прижалась к ней ухом, затаила дыхание. Сердце тикало как настенные часы с кукушкой, висящие в прихожей.
…- Я же тебе говорила. – Голос мамы дрожал от едва сдерживаемой обиды. – Это не то, чего я хотела. С самого начала он у меня доверия не вызывал. Мало того, что грязь…Воды горячей почти сутки нету…Так ещё и это.
– Не вижу никакой связи между водой и этим. – Резонно возразил отец. – Это случайное совпадение.
– Да я и не говорю, что связь есть. Просто с самого начала тут всё кувырком идёт. Она ведь никогда такой не была, Лёша. А тут будто подменили. С кем она связалась…
– Надо было её в элитную Звёздновскую школу определять. Вставала бы пораньше и ездила бы на электричке. Я с самого начала предлагал.
– Да нет, о чём ты говоришь…Мотаться целыми днями туда-обратно. С её внешностью и при нашей этой жизни…Я с ума сойду от переживаний. А тут до школы десять минут ходьбы.
– Ну, не знаю…Все ездят. В институт, в Москву мотаются туда-обратно. Тоже молодые и красивые. Она тоже через пару лет поступит куда-нибудь, и что ты тогда будешь делать? В Москву переедешь, поближе к вузу, в котором она будет учиться?
– Не знаю. Рано ещё об этом думать. Сейчас меня другая проблема волнует. Эти её новые дружки…