Ровесники. Герой асфальта
Шрифт:
Моё безмолвное торжество по поводу собственной внешности слегка приглушилось, стоило мне только перевести свой взгляд на Варвару Канаренко. Вот кто действительно вне конкуренции по всем общим меркам красоты. Слово «красота» само по себе было создано для Вари, даже я не могла этого не признать. Чего стоили одни её роскошные волосы – натуральные, густые, волнистые и неимоверно длинные. Вовек мне таких не отрастить! А глаза?.. Ясные, синие как васильки…Она их, конечно, тоже подкрашивала слегка голубыми тенями и тушью для ресниц, но я нисколько не сомневалась, что Варино лицо и без косметики является пределом
– Ну что, Павлецкий, придётся тебя огорчить. – Отвлёк меня голос географички, полный укора и сожаления. – Садись. И в следующий раз постарайся выучить. Я дам тебе шанс исправить двойку на следующем уроке, в понедельник. Договорились?
– Договорились. – Неохотно согласился Виталик и, взяв с учительского стола свой помеченный парой дневник, поплёлся на место. Он был расстроен, хоть и старался мне этого не показать. Я, сама того не осознавая, огорчилась вдруг не меньше.
– Не волнуйся. – Шепнула я, положив руку на локоть Виталика. – Она же сказала, что даст тебе возможность исправить. К понедельнику выучишь как следует.
– Ага. – Уныло кивнул Виталик. Оптимизма в его голосе я что-то не уловила.
– Нет, ну правда. – Я отчего-то разволновалась, начала утешать Виталика ещё интенсивней. – Это же первая двойка, наверное, правда?
– Правда. – Подтвердил он к моему огромному облегчению
– Ну вот! – Обрадовалась я. – Исправишь, обязательно!
– Исправлю. Только до понедельника ещё как до луны, а дневник отцу сегодня надо показывать. А ему доказывать и обещать смысла нет. Он меня за двойку уроет.
– В каком смысле уроет?
– В прямом.
Я поняла, что он не шутит. И меня почему-то испугало его ненормальное ледяное спокойствие. Он словно под танк готовился кидаться, сжимая в руке гранату. Больше уточнять я не стала, памятуя о том, что говорить про родителей Виталик не любит. Но основательно задумалась. Прежде я полагала, что мамы строже, чем моя просто не существует на свете. За моей успеваемостью она с первого класса следила очень усердно и пристально, не давая мне лениться. Каждый день проверяла, как я приготовила уроки, однако, что касается дневника – его-то мама особенно не изучала. Только в конце каждой четверти открывала последнюю страницу для того, чтобы посмотреть итоги. После этого быстро листала и ставила на каждой страничке свою чёткую витиеватую роспись. Отец был далёк от всех этих мелочей, его задачей считалось материальное обеспечение семьи, а духовное моё воспитание, стало быть, целиком считалось маминой заботой – это помимо всех её домашних дел.
Мама Виталика, насколько я помню, не являлась домохозяйкой, а, по его словам, торговала на рынке. Отец же вообще был очень занятым человеком. Однако при всей его занятости у него хватало времени изучать дневник сына каждый божий день, да ещё и читать нотации по поводу плохих оценок. Но что это значит – уроет? Мне как-то не верилось в то, что на пороге двадцать первого века за двойки можно бить. Правда, спрашивать я не стала – только крепче сжала в своих пальцах локоть Виталика. Он посмотрел мне в глаза и улыбнулся – тепло, ласково и преданно. Он словно
И снова мы шли из школы втроём. «Святая Троица» - мысленно усмехалась я и думала почему-то о том, что ходить так мы будем теперь постоянно. Не знаю, радовало меня это или раздражало. Вроде бы и хотелось побыть наедине с Виталиком, но в то же время приятно было лишний раз пообщаться с весёлым, задиристо-остроумным Вадимом, послушать его жизнерадостную болтовню, поспорить с ним о чём-нибудь, а ещё – просто полюбоваться им украдкой (украдкой даже от самой себя!).
Погода стояла солнечная и слегка морозная. Выпавший накануне вечером снег поэтому не таял, а ровно, красиво поблескивал под холодными, уже не греющими лучами. Наше настроение соответствовало окружающей красоте
– Пойдём через рынок. – Объявил Канарейка сразу же, как только мы вышли за ворота школы. – У меня сигареты кончились.
При слове «сигареты» я ощутила приступ тошноты, но вида не показала. Виталик укоризненно вздохнул:
– Вадь, ты б кончал с этим, а?
– Ни с тем, ни с этим я не кончал. – Грубо пошутил Вадим, глаза его как всегда смеялись. – Чего ты-то боишься? Как будто я тебя воровать посылаю.
– Так я и не за себя боюсь. Вдруг тебя поймают с поличным? Не сегодня – завтра и такое может случиться.
– Ну и что? Не расстреляют же.
– Всё равно, ты же на учёте.. – Снова начал было Виталик, но Канарейка перебил его на этот раз уже резко:
– Засохни, Павлецкий, а? Никто меня с поличным не поймает, эти бабки-торгашки дальше своего носа не видят.
К моему глубокому негодованию Виталик действительно «засох», хотя я прекрасно видела и чувствовала, как ему неприятно – причём не столько за себя, сколько за ни в чём не повинных старушек. Я вполне понимала Виталика и от души разделяла его мысли.
– Неужели тебе этих бабулек не жалко? – Сурово обратилась я к Вадиму. – У них и так пенсия, наверное, мизерная, они как могут подрабатывают. А ты их грабишь.
– Жалко. – Абсолютно серьёзно ответил Канарейка. – Но только жалостью сыт не будешь, и уж тем более не накуришься.
Логика – хоть стой, хоть падай. А я всё-таки оказалась права – эгоист Вадим Канаренко конкретный, и пусть Виталик сколько угодно поёт ему дифирамбы, факт, как говорится, налицо. Сам Виталик в эту минуту, похоже, подумал о том же. Чёрные, сросшиеся брови его сошлись к переносице, на лбу образовалась совсем взрослая складка, так не вязавшаяся с довольно ещё детским лицом. Что, задело? Вот так-то. Меньше будешь расхваливать своего лучшего друга.
10.
Местный рынок находился буквально в двух шагах от школы – сразу же через дорогу. Прямо за продуктовым магазином уютно устроился небольшой «пятачок», заставленный прилавками и палаточками – здесь было довольно тесно, оживлённо и многолюдно, несмотря на середину рабочего дня.
Виталик остановился у крайнего прилавка:
– Привет, мамуль.
Мы с Вадимом тоже затормозили.
– Здрасьте, Галина Петровна. – В свою очередь поздоровался и Канарейка.