Ровесники. Герой асфальта
Шрифт:
– Конечно положено. – Ехидно подтвердила я. – И на кухне тоже обязательно нужно помочь. Без тебя там никак не управятся. А когда на кухне поможешь, сходи унитаз в туалете помой с порошком, раз тебе всё равно делать нечего. И время с пользой проведёшь, и в гостиную идти не придётся.
– Издеваешься? – Виталик поднял на меня тоскливый взгляд. Руки она наконец-то вымыл и теперь интенсивно вытирал их полотенцем.
– Конечно, издеваюсь. – Бесстрастно кивнула я. – А больше всего ты сам над собой издеваешься. Чего тебе стоит взять и пойти туда, как ни в чём не бывало? Он тебя даже не увидит в такой толпе народа. А если даже и
– Ты так говоришь, будто я его боюсь.
– А у меня как раз такое впечатление и складывается, представь себе. В чём дело, Виталь? Не веди себя как дурак. Над тобой уже и так все втихомолку смеются.
– Ладно, ладно.
И всё-таки, выйдя из ванной, первым делом Виталик отправился на кухню. Там мы и застали хозяев дома – обоих Ворониных, занятых хлопотами возле плиты и стола. Поверх праздничных нарядов на них были надеты фартуки. Владимир Михайлович резал хлеб, Татьяна Евгеньевна вынимала что-то из духовки, наполняя всю кухню дымом и ароматным запахом чего-то, несомненно, очень вкусного. У меня даже слюнки потекли, несмотря на то, что из-за праздничного стола Галины Петровны я встала полностью сытая.
– О! А вот и наши Ромео с Джульеттой! – Воскликнул Воронин, едва мы с Виталиком возникли на пороге. – А ты жаловалась, что тебя забыли!
Татьяна Евгеньевна обернулась. Радостная улыбка на её кругловатом лице сменилась укоризной:
– Доброй ночи!.. И где же вас носило, скажите на милость?
– Извините. – Я шагнула вперёд и решительно расцеловалась с Ворониной. – С Новым Годом вас, с новым счастьем… А у нас с Виталиком дела были важные, мы никак раньше не могли. Вам помочь чем-нибудь?
– Да нет, уже не надо. – Татьяна Евгеньевна снова сменила гнев на милость и даже обняла меня за плечи. – Самый ажиотаж до полуночи был. Не знаю, как бы я без девчонок ваших тут управилась! А сейчас уже мало едят, только развлекаются. Присоединяйтесь к общей компании.
Владимир Михайлович взял поднос с хлебом, Татьяна Евгеньевна – блюдо с горячим пирогом, и оба они, минуя нас, прошествовали по коридору в гостиную. Некоторое время мы стояли в дверном проёме и смотрели друг на друга растерянно.
– Да уж… - Бормотнул Виталик себе под нос. – Что ты там говорила насчет мытья унитаза?
Я усмехнулась:
– Не самая удачная мысль. Пойдём.
Стол с остатками новогодних кушаний был сдвинут в угол, к шикарной, в рост потолка, наряженной ёлке. Гости разместились где только можно: в креслах, на диване, на полу. Наташа с Иришкой, Ирина Павловна со своим мужем – высоким, худощавым брюнетом приятной наружности, несколько незнакомых мне мужчин и женщин, и наши ребята почти в полном составе. Саша Чернов, Юра Борисов, Борька Зайцев, Колян Шилов, Яна Лисовенко, близняшки Богдановичи, Варя Канаренко… И, конечно же, сама душа компании, без которой и праздник – не праздник, и застолье – не застолье, и вообще не имеет смысла собираться всем вместе, если поблизости нет Вадима Канаренко.
Мы тихонько заходим в гостиную, и я уже не в первый раз замираю от восхищения перед открывшейся мне картиной. Опять, как в тот памятный вечер в актовом зале, я вижу нечто необыкновенное, и вновь моё бедное сердце застывает в благоговении…
Он сидит на подлокотнике большого, широкого кресла, закинув ногу на ногу, и вертит в руках гитару. Чудо природы, с ног до головы одетое в джинсу, с глазами
Вадим бросил в нашу сторону всего лишь один мимолетный взгляд. Всего лишь один – как только мы вошли, и больше, казалось, не обращал на нас никакого внимания. Его и без того окружала толпа поклонников. Что-то оживлённо рассказывал Овсянников, Ирина Павловна меняла кассету в камере. Наше появление прошло незамеченным, да мы и не старались попасть в центр. Молча прошли и сели в угол на полу, смешавшись таким образом с общей массой.
Уютно расположившись в кресле возле Канарейки, пухленькая Иришка смотрит на него зачарованными, влюблёнными глазами и периодически дёргает его за локоть.
– Вадь… Ну спой ещё чего-нибудь… Вадь…
Вадим ласково улыбается маленькой меломанке и шутливо треплет её русую головку:
– Сейчас спою, Ириш, подожди. Дай дядю Вову дослушать.
А дядя Вова Овсянников между тем рассказывает какую-то смешную историю, суть которой я пропустила и теперь ничего в ней не понимаю. Поворачиваюсь к Виталику:
– Ну вот. А ты боялся. Он тебя в упор не замечает.
– Ну и хорошо. – В голосе у Виталика, однако, никакой радости нет. Даже наоборот, я вижу, как сильно расстраивает его холодное безразличие Канарейки. А всем вокруг между тем весело и легко. Взрослые пьют спиртные напитки, молодёжь – фанту и кока-колу. Татьяна Евгеньевна строго за этим следит, здесь она полностью в ответе за своих юных учеников.
Овсянников наконец-то заканчивает непонятный рассказ, и сквозь дружный смех слушателей раздается возмущённый писк Иришки:
– Ну хватит вам уже болтать! Пусть Вадька ещё чего-нибудь споёт! Он уже отдохнул!
Она с новой силой дёргает Канарейку за руку:
– Спой про гусей на ранчо, у тебя так классно получается!
– Я её пел уже. – Пытается тот отвертеться, но Иришка упряма как маленький ослик.
– Ну и что! Вон, Ксюшка с Виталиком не слышали! Спой, а то обижусь!
Все смеются, наблюдая за спором юноши и девочки. Ирина Павловна настраивает видеокамеру и командует Канарейке, подстраиваясь под интонацию тёзки:
– А ну-ка пой, Вадька! Хватит выламываться как красна девица! Видишь, тебя публика просит, а публика – это святое! Отдохнул, горло промочил – и работай! Когда ещё тебя людям удастся послушать?
Вадим пожимает плечами:
– Ну ради бога. Если вы действительно так хотите….
Сразу умолкают все голоса, и в комнате наступает полная тишина. Только за окном по-прежнему стреляют петарды. Люди ждут: чего же споёт сейчас Канарейка, чем в очередной раз рассмешит своих благодарных слушателей. Я неотрывно слежу за руками музыканта… Вот взяты первые аккорды – раз, другой, третий… Пальцы скользнули сверху вниз… И вдруг ловко забегали по струнам… Мотив полился не такой, который ожидали – грустный, меланхоличный, совершенно неуместный в этот весёлый праздник. И у меня обрывается сердце, когда Вадим начинает петь…