Роза и меч
Шрифт:
Каролина испуганно натянула пуховое одеяло на свое обнаженное тело. В полном замешательстве смотрела она на мужчину в белых облегающих шелковых рейтузах и голубой приталенной бархатной куртке, закрывшего за собой дверь и совершенно непринужденно севшего к ней на кровать.
– Вам всегда надо носить волосы распущенными… – его рука, лаская, прошлась по ее иссиня-черным волосам.
Каролина увернулась от его прикосновения и прижалась к изголовью кровати, ее шея, плечи и ложбинка между грудями обнажились.
Император передвинулся вместе с ней, его руки коснулись ее плеч. Он склонился над ней, у Каролины по спине пробежал
– Ваше величество, в качестве кого вы здесь? В качестве императора? Полководца? Пожалуйста, мою накидку.
Император взял в руки пеньюар, лежавший на пуфике рядом с кроватью.
– Дайте мне его – и отвернитесь.
Каролина взяла пеньюар. Император отвернулся, секунду помедлил и молниеносно повернулся снова. Однако Каролина уже лежала, облачив свое стройное тело в переливающийся шелк. Она рассмеялась ему в лицо.
– Вы все же пришли как полководец, как человек стремительных сражений…
– Свои лучшие я выиграл именно так! – Он сел к ней ближе и обнял ее двумя руками.
Каролина не противилась, однако в ее глазах блеснуло: «Эту битву вы еще не выиграли».
Казалось, он опять не слышит ее, а лишь ощущает ее близость.
– Каролина, я люблю вас. С тех самых пор, с Сен-Дизье. Я не смог вас забыть.
Она опять почувствовала силу, исходившую от его голоса, от его рук. Легкий стук в дверь заставил обоих вздрогнуть. Император выпустил Каролину и хотел поспешить к двери, но было уже поздно. В тени дверного проема появился камердинер Наполеона, кативший перед собой прямоугольный столик. Император набросился на него:
– Ты что, знака не можешь подождать? – Слуга отпрянул.
На его лице читались притворная покорность и безграничное любопытство. Пока он подобострастно кланялся и наконец захлопнул за собой дверь, его глаза зафиксировали каждую деталь увиденной сцены.
– Каналья! – Император так наподдал столик ногой, что тот прокатился по всей комнате.
Пламя свечей в серебряном подсвечнике колыхнулось, бокалы и тарелки зазвенели. При виде императорского гнева Каролина не удержалась и засмеялась.
– Ведь он наверняка всего лишь выполнил то, что ему приказало ваше величество, разве не так? – К ней опять вернулась уверенность. – Я бы с удовольствием полюбовалась поближе скатертью-самобранкой. – Она посмотрела снизу вверх на императора. В этот момент он был для нее всего лишь мужчиной – мужчиной, заслуживавшим урока. – Это было задумано, – она показала на приготовленную со знанием дела любовную трапезу, – до или после?
Император опустил глаза.
– Простите, – он сделал шаг и взял ее руки. – Я должен был встретить вас раньше… – Он замолк, казалось, в нем происходила внутренняя борьба, он решал, говорить ли ему дальше. Потом он продолжил: – Кадет Бонапарт не мечтал о славе,
Ее глаза мерцали в полумраке, и он подумал, что она могла бы быть всем в его жизни: страстной любовницей, нежной матерью его детей, верной спутницей, блестящей императрицей. Он вдруг понял это с такой четкостью, которая обескуражила и лишила его дара речи, ибо одновременно он понял, что было слишком поздно, что у него уже не осталось времени.
Резко и неожиданно он выпустил ее руки.
– Спокойной ночи – и простите.
8
Граф де ля Ромм-Аллери налил дочери из серебряного чайника апельсинового чая. В его глазах светилась отеческая любовь. До того дня, как им пришлось бежать из замка Розамбу, он всегда видел в ней лишь маленькую девочку. А с тех пор он осознал, что она стала взрослой – красивой, отважной женщиной.
Каролина отставила свою чашку. Внешне она была спокойна и невозмутима.
– Отец, – произнесла она, – у меня есть просьба. Я хочу вернуться в Париж. – Она увидела, как он улыбнулся.
Догадывался, что произошло этой ночью? Приятно осознавать, что тебя поймут – даже без слов.
– Мы вместе вернемся в Париж, – отозвался граф. Он поднялся и прошелся по комнате. – Говорят, что этой ночью император отрекся в пользу своего сына. – Он огляделся, словно желая удостовериться, что они одни. – Думаю, что это маневр. Он хочет выиграть время. Возможно, что союзники отведут в ближайшие дни части своих войск от Парижа. – Он остановился перед Каролиной и понизил голос. – У императора есть свыше пятидесяти тысяч солдат. За пару часов все могло бы быть решено – если удар будет безупречно подготовлен.
– Тебя уже разыскивали в Париже, – напомнила она.
– Я это учел в своих планах. Но «отречение» императора все изменило, к тому же существуют мои деньги, мое имя, мои связи с австрийским императорским домом.
Каролина колебалась, сказать ему о сыне или нет. Но он должен это знать.
– Филипп в Париже, Я не знаю, что произошло между вами тогда, в замке. Но – не могли он быть важной картой в твоей игре? Разве это не живое доказательство, что твой отход от Наполеона искренний?
Отец положил руку на плечо дочери.
– У меня есть другой козырь в этой игре, получше…
– Ты имеешь в виду меня?
– Да, тебя. Женщина с твоей красотой, твоей смелостью и с твоим умением держать язык за зубами… – Он испытующе посмотрел на Каролину. – Ну как, по плечу тебе такая роль? Тогда собирайся.
Каролина откинулась на заднем сиденье кареты, напротив сидел отец. Через своего камердинера император пожелал им счастливого пути. Сам он, как было доложено, ускакал верхом и не вернется раньше обеда. Она слышала, как забрался на козлы Симон. Стражники открыли большие ворота, украшенные позолотой, лошади тронули с места. Карета выехала со двора и покатилась по аллее. Справа поблескивал пруд, у которого она стояла вчера вечером, за ним виднелся силуэт замка. Неужели это было вчера? Каролине показалось, что с тех пор, как они покинули Розамбу, прошла целая вечность. Пожар, ночное бегство, прибытие на бивак в Сен-Дизье, страшный момент, когда она обнаружила труп Летерпа, тихие дни в монастыре – как давно все это было. А ведь прошло всего две недели…