Роза и тис

Однажды – в то время я был в Париже – мой слуга Парфитт доложил, что меня желает видеть какая-то леди.

«Она говорит, – добавил он, – что это очень важно».

К тому времени у меня сложилось правило никого не принимать без предварительной договоренности. Люди, которые обычно приходят по «крайне важному и срочному» (по их собственным словам) делу, почти всегда ждут от вас финансовой

Я спросил у Парфитта имя посетительницы, и он протянул мне визитную карточку, на которой значилось: «Кэтрин Югобиан». Этого имени я никогда раньше не слышал, и, откровенно говоря, мне оно не понравилось.

Однако я изменил свое первоначальное мнение, касающееся цели этого визита, и решил, что посетительница, вероятно, явилась не просить денег, а, скорее всего, рассчитывая что-то продать. Возможно, какую-нибудь антикварную вещицу, наверняка поддельную, – из тех, что проще и выгоднее сбыть, принеся с собой и уломав бесконечными речами несговорчивого покупателя.

Я попросил Парфитта передать мадам Югобиан, что очень сожалею, но не могу ее принять; она может написать мне, изложив свое дело.

Понимающе кивнув, Парфитт вышел. Парфитт очень надежный слуга инвалидам вроде меня нужен человек, на которого можно полностью положиться, – и у меня не было ни малейшего сомнения в том, что с неожиданным визитом покончено. Однако, к моему величайшему удивлению, Парфитт появился снова. Он сказал, что леди настаивает, уверяя, будто это дело жизни и смерти. И будто оно касается моего старого друга.

Мне стало любопытно. Дело не в словах. Нет! Это довольно ординарный ход: жизнь или смерть, старый друг...

Обычные приемы в такого рода игре. Мое любопытство было вызвано необычным поведением Парфитта. Вернуться с, подобными объяснениями! Это было совсем на него не похоже.

Я пришел к выводу (как выяснилось, совершенно ошибочному), что Кэтрин Югобиан невероятно красива или, во всяком случае, необыкновенно привлекательна. Ничто иное, по моему мнению, не могло бы объяснить поведение Парфитта.

Ну а так как мужчина всегда мужчина, будь он даже пятидесятилетним калекой, то я и попал в ловушку. Мне захотелось взглянуть на это ослепительное создание, сокрушившее оборону даже моего безупречного слуги.

Я велел проводить леди в мою комнату. Когда Кэтрин Югобиан вошла, у меня даже дух захватило от возникшей вдруг антипатии.

По правде говоря, теперь мне стало понятно поведение Парфитта. Вообще его суждения о человеческой натуре всегда безошибочны. Он верно распознал в Кэтрин Югобиан настойчивость, перед которой рушатся все препоны, и поступил очень мудро, капитулировав сразу и избежав изнурительной борьбы, ибо Кэтрин Югобиан явно обладала настойчивостью кузнечного молота и напором автогена в сочетании с методичностью капли, долбящей камень!

Если она решила добиться своего, время не имело для нее никакого значения. Она невозмутимо просидела в моей приемной целый день, поскольку принадлежала к числу людей, в чьей голове умещается лишь одна мысль и в силу этого имеющих огромное преимущество перед менее целенаправленными индивидуумами.

Как я уже сказал, при появлении Кэтрин Югобиан я был шокирован. Я надеялся увидеть красавицу, а женщина вошедшая в комнату, была поразительно, на редкость некрасива. Заметьте, не уродлива. Нет! Уродство имеет свои особенности, свою собственную манеру воздействия.

А у Кэтрин было крупное, плоское, как блин, какое-то пустое лицо. Широкий рот с чуть заметными усиками над верхней губой; маленькие темные глазки, напоминавшие низкосортный изюм в низкосортной булке; густые и невероятно сальные волосы, неопределенного цвета. Фигура у нее была настолько бесформенная, что вообще не заслуживала этого названия, и одежда, столь же неприглядная, сидела на ней кое-как. Она не выглядела ни бедной, ни богатой. Внимание привлекал лишь волевой подбородок; когда она заговорила, голос оказался резким и неприятным.

Я бросил на Парфитта крайне укоризненный взгляд, но он воспринял его совершенно невозмутимо, очевидно придерживаясь того мнения, что ему, как и всегда, виднее.

– Мадам Югобиан, сэр, – сказал он и вышел, закрыв за собой дверь и оставив меня на милость этой непреклонного вида особы.

Кэтрин решительно двинулась на меня. Я никогда не чувствовал себя таким беспомощным и никогда так остро не ощущал свое увечье. От этой женщины следовало бежать прочь, чего я как раз и не мог.

Она заговорила резко и настойчиво:

– Пожалуйста.., не будете ли вы так добры... Пожалуйста, вы должны пойти со мной!

Это звучало скорее как приказ, чем просьба.

– Простите, что вы сказали? – с удивлением произнес я.

– Боюсь, что я не очень хорошо говорю по-английски... Но нет времени, чтобы терять. Совсем нет! К мистеру Гэбриэлю я прошу вас пойти. Он очень болен. Скоро, очень скоро он умирает. И он просит вас... Так что к нему вы должны идти. Сразу!

Я с недоумением смотрел на нее. Откровенно говоря, я подумал, что она сумасшедшая. Имя Гэбриэл мне ничего не говорило, отчасти, наверное, из-за ее произношения. Оно совсем не было похоже на Гэбриэл. Но, даже произнеси она это имя правильно, вряд ли оно вызвало бы у меня воспоминания. Все это было так давно! Прошло, пожалуй, лет десять с тех пор, как мне в последний раз приходила в голову мысль о Джоне Гэбриэле.

– Вы говорите, кто-то при смерти? Кто-то – э-э... кого я знаю?

Она с упреком посмотрела на меня.

– Ну да! Вы хорошо его знаете, и он просит вас.

Она говорила с такой уверенностью, что я стал напрягать память, стараясь понять, какое же имя она произнесла. Гэйбл? Гэлбрайт? Я знал горного инженера Гэлбрайта. Правда, знал совсем немного, и казалось совершенно невероятным, чтобы он на своем смертном одре пожелал меня видеть. И все-таки сила характера Кэтрин не дала мне ни на минуту усомниться в правдивости ее слов.