Роза и тис
Шрифт:
– Знаете, – тяжело выдохнула она, – я всегда чувствовала, что в майоре Гэбриэле есть что-то по-настоящему хорошее. И то, что произошло, подтверждает мое мнение, не правда ли?
– Каким же образом? – спросил я.
– Не думая о себе, он сразу бросился в воду, хотя и не умеет плавать.
– А был ли в этом смысл? Ведь он не смог бы спасти ребенка без посторонней помощи.
– Это верно. Однако он, ни минуты не задумываясь, бросился на помощь. Чем я всегда «восхищаюсь, так это смелым порывом, без всяких расчетов.
Я бы мог возразить, что расчетов
– Меня восхищает истинная храбрость, – продолжала миссис Трессилиан, и ее крупное дряблое лицо залилось по-девичьи румянцем. «Один – ноль в пользу Джона Гэбриэла», – подумал я.
А миссис Карслейк – дама коварная и экспансивная, очень не понравилась мне – прямо-таки ударилась в сентиментальность.
– Самый смелый поступок, о каком я когда-либо слышала! – заявила она, – Мне, знаете, говорили, что отвага Гэбриэла на войне была просто невероятной: он совершенно не знал страха. Все перед ним прямо-таки преклонялись! Его военная репутация великолепна. В четверг сюда приедет его командир. Уж я не постесняюсь, обязательно все у него выведаю. Если майор Гэбриэл узнает, он очень рассердится. Ведь он такой скромный, не правда ли?
– Майор Гэбриэл, безусловно, производит такое впечатление, – сказал я.
Миссис Карслейк не уловила двусмысленности в моих словах.
– Мне кажется, наши чудесные парни не должны скромничать, – продолжала она. – Все их замечательные дела Должны быть известны. Мужчины так немногословны! По-моему, это просто долг женщин – рассказывать об их подвигах, чтобы все знали. Мистер Уилбрехэм, наш теперешний депутат, знаете ли, всю войну просидел в своем кабинете!
Полагаю, Джону Гэбриэлу ее рассуждения пришлись бы по душе, но мне, как я уже говорил, миссис Карслейк не нравилась. Она бурно изливала свои чувства, но ее маленькие темные глазки смотрели недоброжелательно и настороженно.
– Жаль, не правда ли, что мистер Норрис – коммунист? – вдруг заявила она.
– В семье не без урода!
– У коммунистов такие ужасные идеи. Они нападают на собственность!
– Не только на собственность, – сказал я. – В движении Сопротивления во Франции – в основном коммунисты.
Обескураженная миссис Карслейк поспешила ретироваться.
У миссис Бигэм Чартерно, явившейся за какими-то брошюрами для распространения, было свое мнение по поводу происшествия в гавани.
– Все же, должно быть, этот Гэбриэл хороших кровей, – заявила она.
– Вы так думаете?
– Уверена.
– Его отец был водопроводчиком.
Миссис Бигэм Чартерис все-таки взяла этот барьер.
– Что-то подобное я подозревала. Однако там все-таки наверняка была хорошая кровь. Может быть, давно, несколько поколений назад.
Она немного помолчала.
– Надо бы почаще приглашать его в замок. Я поговорю с Эделейд. К сожалению, порой она так держится, что иные просто теряются. У нас дома Гэбриэлу просто не удается показать себя в лучшем свете. Хотя лично у меня с ним добрые отношения.
– Похоже, он здесь довольно популярен, – заметил я.
– Да, дела у него, пожалуй, идут неплохо. В общем, это хороший выбор. Партия нуждается в обновлении...
Нужна свежая кровь... очень нужна. Знаете, – помолчав вдруг сказала миссис Чартерис, – может быть, он будущий Дизраэли.
– Вы полагаете, он далеко пойдет?
– Думаю, он сможет достичь вершины. В нем есть жизненная сила.
Мнение леди Сент-Лу о происшествии в гавани, сообщила побывавшая в замке Тереза:
– «Гм!» – сказала леди. «Разумеется, он сделал это с оглядкой на галерку!»
Понятно, почему Гэбриэл называл леди Сент-Лу не иначе, как старой ведьмой.
Глава 8
Стояла прекрасная погода. Я проводил много времени на солнечной террасе, куда вывозили мою каталку. Вдоль террасы тянулись кусты роз, а в одном ее конце поднимался старый-престарый тис. Отсюда мне было видно море и зубчатые стены замка Сент-Лу. Иногда я даже видел, как Изабелла шла через поля из замка в Полнорт-хаус.
У нее вошло в привычку часто приходить к нам. Иногда она приходила одна, иногда с собаками. Улыбнувшись и поздоровавшись, Изабелла садилась на большую резную каменную скамью около моей каталки.
Это была странная дружба. Именно дружба. Не доброта и сочувствие к инвалиду, не жалость или сострадание. С моей точки зрения, это было нечто намного лучшее. Просто мое общество было приятно Изабелле, и она приходила и подолгу сидела в саду подле меня, она делала это с естественностью и непосредственностью животного.
Если мы разговаривали, то чаще всего о том, что видели перед собой: о необычной форме облака, о свете над морем, о птицах...
Именно птица открыла мне еще одну грань в характере Изабеллы. Птица была мертвая. Она, видимо, ударилась головкой об оконное стекло гостиной и теперь лежала на траве под окном: окоченевшие ножки трогательно торчали кверху, ясные глазки были затянуты пленкой.
Изабелла увидела ее первой. Ужас в ее голосе заставил меня вздрогнуть.
– Посмотрите! Птица... мертвая!..
Панические нотки в голосе девушки поразили меня.
Она чем-то была похожа на испуганную лошадь; напряженные губы дрожали.
– Поднимите ее, – попросил я.
Изабелла исступленно затрясла головой.
– Не могу...
– Вам неприятно прикасаться к птицам? – спросил я, зная, что некоторым людям такое свойственно.
– Я не могу прикоснуться ни к чему мертвому.
Я удивленно смотрел на нее.
– Я боюсь смерти, – сказала Изабелла. – Ужасно боюсь! Не могу даже подумать о чем-нибудь мертвом. Наверное, потому, что это напоминает – что когда-нибудь я тоже умру.
– Все мы когда-нибудь умрем, – заметил я, думая в этот момент о том, что лежало у меня под рукой.
– Разве вас это не тревожит? Ведь это ужасно! Постоянно думать, что впереди смерть... и все время приближается. И однажды... – красивые стройные руки Изабеллы в драматическом, не свойственном ей жесте прижались к груди, – однажды придет конец... конец жизни!