Роза на алтаре (Цветок страсти)

Бекитт Лора

Молодая женщина встала, резко отодвинув стул. Она не хотела больше говорить, вернее, нет, она поговорила бы – с матерью, с отцом, с Бернаром, даже с Этьеном. Или с Эмилем, с Дезире…

Элиана начала догадываться: одиночество не кончилось! Близкие ей люди умерли, а эти, вновь прибывшие, не имеющие понятия о ее жизни, о жизни Франции в эти незабываемо-страшные времена, – чужие для нее.

– Извините, – сказала она, – я оставлю вас. Мне нужно вернуться к сыну.

– У вашей сестры есть ребенок? – с интересом осведомилась Софи, когда Элиана покинула столовую.

– Да, –

отвечала Шарлотта, – ведь она вдова.

– Говорят, в Париже полно сирот и подкидышей, – заметила Софи. – А каждый второй ребенок, появившийся на свет в годы Диктатуры, незаконнорожденный. Это все, так сказать, маленькие якобинцы. – И она невесело засмеялась.

– Как здоровье вашего дяди? – спросила Шарлотта. – Он не собирается возвращаться во Францию?

– Сейчас нет. Возможно, позднее… Не знаю, – рассеянно произнесла Софи, размышляя о чем-то постороннем.

– А ваш супруг?

Женщина передернула плечами.

– Не хочу о нем вспоминать. Вряд ли я увижу его до отъезда. Он проиграет последнее, а потом вернется назад в надежде разжалобить родственников. – Она вздохнула. – Мы разорены. Хотя меня волнует вовсе не это.

Шарлотта смотрела ей в глаза.

– Что же?

Софи сделала паузу, словно раздумывая, высказать ли то, что лежит на душе или нет. Потом медленно произнесла:

– Мой брак кажется мне бесконечным. Я зашла в тупик. У меня связаны руки. Да, я приобрела влияние в эмигрантских салонах и завоевала, хотя и с трудом, уважение дяди, но это мне почти ничего не дает. Я одна, совершенно одна. Мой дядя, господин Рюмильи… Я не могу любить его и никогда не доверюсь ему. Слишком долгое время он не желал видеть во мне человека, – она уныло усмехнулась, – я была для него всего лишь бедной родственницей. Мужа я ненавижу, он низок и груб. Дочь еще слишком маленькая…

– Она осталась за границей?

– Да, у родных Робера.

– Не падайте духом, – сказала Шарлотта. – Вы очень изменились, приобрели жизненный опыт, похорошели. И это не предел. Как говорят, мало иметь инструмент, важно научиться на нем играть! Недостаточно обладать умом и красотой, нужно уметь использовать их в своих целях! Ваш дядя – искусный дипломат, рано или поздно он наверняка захочет послужить новому правительству; постарайтесь стать ему полезной в профессиональной деятельности. Поверьте, для женщины в дипломатическом мире много возможностей проявить себя! Вы станете первой в своем кругу, на вас обратят внимание важные люди… Вы сумеете добиться всего, чего пожелаете. И запомните, – добавила она, помолчав, – случается, от бесполезного человека избавиться намного проще, чем завлечь того, в ком действительно нуждаешься… Кстати, вы спрашивали, не найдется ли у меня что-нибудь почитать. Я выбрала книги из библиотеки мужа. Сейчас принесу.

Шарлотта встала, прошла в соседнюю комнату и через минуту вернулась со стопкой книг.

– Тут несколько поэтических произведений, думаю, они вам понравятся, – у Поля хороший вкус. А вот занимательная вещица – история маркизы де Бренвийе, о «порошке наследства». Между прочим, эта повесть основана на реальных фактах. Одно из самых знаменитых дел в истории Франции эпохи Людовика XIV. Почитайте, не пожалеете. Если хотите, я даже подарю ее вам.

– Спасибо, – промолвила Софи.

Она продолжала думать о своем и не вникала в то, что говорила собеседница.

А между тем серые глаза Шарлотты под тяжелыми веками чуть сузились и, не моргая, изучали облик молодой женщины. Да, она красива, но не хватает жизнерадостности и чего-то еще, может быть, искренности, легкости и блеска. Но это придет, едва она сумеет скинуть внешние оковы.

Шарлотта улыбнулась. В данном случае ею двигало уже не желание помочь или напротив – отомстить, скорее просто любопытство. И она чувствовала, что не ошибется в своих предположениях и на этот раз.

Часом позже Шарлотта прошла в спальню к Элиане.

– Извини ее, дорогая, – сказала она, присаживаясь на край кровати, – она не со зла. Просто ей не понять, что ты можешь чувствовать.

– Я не сержусь, – несколько устало отвечала Элиана. Она сидела, обхватив руками плечи, и смотрела куда-то остановившимся взглядом. – Я немного замерзла…

– Возьми вот это, – Шарлотта подала расшитую яркими нитками индийскую шаль. – Может, принести тебе еще кофе?

– Спасибо, не нужно. Просто мне надо немного прийти в себя.

Шарлотта молчала в замешательстве, и, заметив это, Элиана спросила:

– Ты хочешь мне что-то сказать?

– Да, дорогая. Прости, что сразу начинаю такой серьезный разговор, но поверь, это очень важно. Видишь ли, я не совсем поняла насчет твоего сына… Кстати, он спит?

– Да, я покормила его, и он уснул.

– Ты сама кормишь ребенка?

– Конечно. Если б у меня не было молока, он бы умер еще во младенчестве.

Шарлотта слегка поморщилась – она не привыкла называть столь деликатные вещи своими именами.

– Но это вредно для здоровья. Теперь мы сможем нанять кормилицу и няню.

– В этом нет никакой необходимости, – сказала Элиана, – я справлюсь сама. А что касается Ролана, что ж, я расскажу тебе…

Элиана принялась рассказывать, а Шарлотта слушала, очень спокойно, без всяких эмоций, не меняясь в лице, и молодая женщина не могла догадаться, о чем думает старшая сестра, насколько серьезно воспринимает ее повествование.

Шарлотта выслушала Элиану, не проронив ни слова, а когда та закончила, произнесла:

– Это очень трогательно, дорогая, и я сочувствую тебе, но… – И внезапно, сделав паузу, спросила: – Послушай, а родственники Этьена живы?

Элиана покачала головой.

– Я слышала, мадам де Талуэ умерла в тюрьме в конце девяносто третьего, а его отец еще раньше погиб на гильотине.

– Знаешь, – Шарлотта слегка придвинулась к ней, – ты не обидишься, если я дам тебе совет? Никому же точно не известно, когда именно убили Этьена, я имею в виду – неизвестно тем, кто сейчас начнет возвращаться сюда, и потому ты можешь дать мальчику фамилию своего покойного мужа.

– Но я не хочу, – возразила Элиана, пристально глядя на сестру, – это будет нехорошо по отношению и к Этьену, и к отцу моего ребенка, и к самому Ролану.