Роза на алтаре (Цветок страсти)
Шрифт:
Наконец он произнесла:
– Я не могу взять ваш подарок, мсье Бонклер. Друзья присылают мне цветы, иногда – фрукты или шоколад, но – ничего больше. Простите, но это слишком дорогая вещь.
Он улыбнулся; его глаза обшаривали ее фигуру с ног до головы, а за подчеркнутой учтивостью скрывалось нагловатое самодовольство человека, привыкшего во что бы то ни стало добиваться своей цели. Что-то в нем словно бы говорило: «Никуда ты от меня не денешься!»
Элиана все понимала, но не могла ничего сделать. И ей впервые пришла в голову мысль о том, что только Максимилиан, пожалуй, сумел бы по-настоящему ее защитить.
– Очень
На этом они, к счастью, распрощались, но на душе у молодой женщины остался какой-то неприятный осадок.
…Арман Бонклер заходил еще несколько раз, приносил цветы… В его манерах сквозила настойчивость, и Элиана рискнула поделиться с возлюбленным своими тревогами, но тот только отмахнулся. «Откажи ему от дома, – посоветовал он, – я же предупреждал тебя: этот человек имеет связи с роялистами, твое знакомство с ним может дурно повлиять на репутацию салона».
Казалось, только это его и волновало. В последнее время Максимилиан был всецело поглощен делами – ему светило очередное повышение – и не обращал внимания на мелочи.
Похоже, он доверял Элиане. А может, просто начал понемногу охладевать к ней?
Софи Клермон лежала на кровати в своей спальне, без мыслей, без сна, охваченная одним лишь тоскливо-испуганным ожиданием. Париж спал, и вокруг не было ничего, только темная комната и мутный свет за окном. Прошел час, второй, третий, и вот наконец настал этот мучительно-тревожный момент: внизу послышался шум, приглушенная ругань, громкие шаги.
Тело Софи напряглось, против воли она вмиг превратилась в судорожно сжатый комок обнаженных нервов. Она лежала, не двигаясь, и руки беспощадно леденели, а сердце стучало так часто, что было трудно дышать. Женщина не знала, чего ей больше хочется: вскочить и бежать сломя голову, не разбирая дороги, или навек застыть в отчаянной неподвижности. Казалось, в теле не осталось ни одной клеточки, куда бы не вполз отравляющий темный страх.
В это время в пустом проеме двери возник огромный расплывчатый силуэт, и Софи тихонько передвинулась на край кровати.
Робер Клермон подошел, шумно дыша, и пошарил рукой в поисках свечи.
– Черт возьми! – угрожающе произнес он. – Где ты? А ну, поднимайся, дрянь!
Софи неслышно соскользнула с постели. Вероятно, Робер опять проигрался в пух и прах и вдобавок был пьян.
Она жила словно в капкане: ни дня без боли и страха. Ее терзало бессилие, физическое и, что страшнее, – душевное. По закону Софи была собственностью Робера, церковь не допускала развода, и открыто жаловаться кому-либо не имело смысла, более того, разъярившись, муж мог изувечить ее, и тогда исчезла бы последняя надежда на освобождение.
Софи вняла советам Шарлотты: заинтересовалась дипломатией и благодаря дяде сумела проникнуть во влиятельные круги. В Париже и Вене она блистала на приемах, пряча за улыбкой страдания и слезы, а синяки – за румянами и пудрой.
Не передать словами, что владело ею в минуты притворного триумфа: разрушительное чувство протеста, губительное отчаяние, злоба загнанного в угол, задавленного несправедливостью существа. Она ждала, как свойственно всем людям, что черная полоса жизни минует и наступит новый рассвет, но годы шли, а избавление не приходило. И Софи все больше хотелось сделать то, что, как ей давно казалось, должен был сделать позабывший о ней Господь.
В данной Шарлоттой книге подробнейшим образом описывался способ, с помощью которого легендарная маркиза де Бренвийе отправила на тот свет своих многочисленных родственников. Всего-то и нужно было, что регулярно подсыпать в пищу избранной жертвы малые дозы мышьяка. Через некоторое время человек начинал испытывать легкое недомогание, постепенно переходившее в болезнь, причем симптомы этой болезни никак не указывали на отравление. А после наступала смерть, весьма напоминавшая смерть от естественных причин.
Вот уже два месяца Софи добавляла яд в пищу мужа, но пока в его состоянии не произошло никаких изменений. Как назло, Робер Клермон отличался несокрушимой силой и завидным здоровьем.
…Софи пыталась увернуться, но он схватил ее за локоть, а потом за волосы и ударил несколько раз. Она не могла убежать на улицу, потому что в соседней комнате спала ее дочь, и женщина боялась, что Робер может причинить вред ребенку.
Он повалил ее на кровать и старался овладеть ею. Сначала Софи отбивалась, а потом затихла под градом жестоких ударов, и когда Робер наконец отпустил ее, долго лежала, не двигаясь, чувствуя, как бегущие по лицу слезы смешиваются с кровью, сочившейся из разбитой губы. Женщина боялась пошевелиться, пока муж не уснул, и в эти минуты она окончательно поняла, что не сможет по-настоящему проснуться до тех пор, пока не заставит его заснуть навсегда.
ГЛАВА II
Однажды в конце марта 1798 года Максимилиан в очередной раз сообщил Элиане:
– Через несколько дней я уезжаю.
– Куда? – спросила она.
– В Тулон. Правительство дало согласие на Египетскую экспедицию генерала Бонапарта. Я должен быть в Тулоне по делам министерства. Сейчас там формируется флотилия.
– Опять война? – удивилась Элиана. – В Египте? Но это же так далеко!
– Потому Директория и подписала решение. Они панически боятся Бонапарта и готовы услать его куда угодно подальше, хоть на Луну! – Максимилиан засмеялся, а потом произнес серьезно: – Талейран [7] связывает с этим предприятием большие надежды. Египет станет базой для новой колониальной империи Франции. Таким образом, все Средиземное море будет принадлежать нам. Вообще должен признать, что Талейран чрезвычайно благоволит к Бонапарту, а у этой лисы чутье на людей с будущим.
7
Шарль Морис Талейран – с 1797 года – глава министерства внешних сношений Франции. Активно содействовал возвышению Наполеона, провозглашению его 1-м консулом, а затем императором французов.
Он одевался, стоя перед большим зеркалом, и от его манер веяло уверенностью и спокойствием, а свет, струящийся из синевато-серых глаз, казался удивительно холодным.
Одна часть существа Максимилиана словно постоянно витала где-то, а другая находилась на земле, и он бесспорно обладал потрясающим умением находить равновесие в своем собственном мире. Элиане это редко удавалось.
– С кем же ты теперь? – спросила молодая женщина. – С генералом Бонапартом или с Талейраном?
Она еще лежала в постели, и ее лицо освещал какой-то особый внутренний огонь: глаза ярко блестели, по щекам разливалась краска.