Роза пустыни
Шрифт:
— Твоего самого страшного врага?
— От меня самого.
— Он спас тебя от самого себя?
Джек вздохнул.
— Это было много лет назад. Мы с Рами вместе учились в Кембридже. Однажды меня несправедливо обвинили в том, что я украл деньги у одного типа. К сожалению, часть пропавших денег обнаружили в моих вещах. Поскольку я не захотел выдать человека, который, как мы все подозревали, и был вором, и даже защищаться не стал, меня вышвырнули не только из клуба, но и из
Элизабет сочувственно сжала его пальцы:
— Ох, Джек…
— Моя мать поверила, что я невиновен (она всегда брала мою сторону, прав я был или нет… всегда, пока была жива). А вот герцог, мой отец, решил, что это последняя капля. Он недвусмысленно высказал мне свое мнение: я был виновен. Более того, я был подлейшим из подлых, самой паршивой из всех паршивых овец, самым необузданным из всех голубоглазых Уиков, и он не надеялся, что я изменюсь к лучшему. У него был один сын и наследник: мой старший брат, Лоренс. Я был ничто. Нет, хуже, чем ничто.
В груди Элизабет возникла холодная боль, похожая на острый осколок льда.
— Неделю спустя Рами нашел меня в какой-то лондонской трущобе. Кажется, я все это время ничего не ел и отчаянно пытался допиться до полного бесчувствия. Если бы я остался один, то скорее всего погиб в первые же две недели. Он меня отмыл и сказал, что возвращается к себе на родину и что я еду с ним.
— И ты поехал.
— Поехал.
— И с тех пор оставался с принцем Рамсесом.
— И с тех пор оставался с ним.
— А когда шесть лет назад умерла твоя мать?
— Народ дал мне смысл жизни. Они стали моей семьей.
Прошло несколько минут, прежде чем к Элизабет вернулась способность говорить, да и тогда ее голос был едва слышен.
— Я верю, что ты невиновен, Джек.
— Это было много лет назад, и ты меня не видела, не знала и даже не слышала обо мне. В то время ты была еще маленькой девочкой.
— Ты сказал, что был невиновен. Мне этого достаточно.
Со стоном он предостерег ее:
— Милая моя, золотая моя девочка, не надо в меня верить!
— Слишком поздно, — сообщила она ему. — Я уже в тебя верю. Ты глубоко порядочный человек, и я не побоюсь доверить тебе мою жизнь.
— Но я не всегда говорил одну только правду и ничего, кроме правды.
— Значит, ты нормальный человек. Кто же всегда говорит правду?
Джек крепко сжал ее плечи и притянул к себе.
— Элизабет, посмотри мне прямо в глаза.
В лунном свете ей ясно были видны его голубые глаза.
— Смотрю, милорд.
— Слушай меня внимательно.
— Слушаю, милорд.
— Я намеренно шел за тобой в тот первый день на базаре.
— Я так и решила,
— Я выполнял поручение принца Рамсеса и Народа. Мне необходимо было узнать о тебе как можно больше, выяснить, что тебе известно о гробнице Мернептона Сети. Я был готов сделать все, что потребуется, чтобы получить эти сведения.
— Я пришла к этому выводу довольно давно, милорд. Я ведь не глупая.
Он с досадой воздел руки:
— Я так никогда не считал.
— Вам меня не оскорбить, милорд. Я давно поняла вашу игру.
— Мою игру?
— Вам не заставить меня поверить в то, что вы действительно порочны, что вы — самая паршивая из всех паршивых овец или самый необузданный из необузданных Уиков, что бы вы мне ни говорили.
Он яростно бросил ей, почти перейдя на крик:
— Я был вполне готов тебя обольстить, даже жениться на тебе, если придется, только чтобы получить эти сведения.
Она нежно поводила пальцем по его упрямому подбородку.
— Ты меня обольстил. Ты на мне женился. Но ты все еще не получил тех сведений, которые тебе нужны.
Он с трудом вздохнул и издал странный горловой звук, похожий на рычание, такого Элизабет еще никогда не слышала.
— Боюсь, что из тебя хорошего шпиона не получится, муж мой.
— Я был хорошим шпионом, пока не столкнулся с тобой, — проворчал он.
— Значит, как сказал принц Рамсес, теперь тебе придется несладко. Ты наконец нашел себе пару.
— Ха, ты же семнадцатилетняя девчушка!
— Мне почти восемнадцать, и я — женщина, — парировала она. — Замужняя женщина.
— Только формально.
— Тогда нам надо что-то предпринять, чтобы изменить это, не так ли?
Джек замер.
— И что ты задумала? — осторожно спросил он.
Она просунула руку в широкий рукав его рубашки и начала водить ладонью по обнаженной руке, по груди, животу… Вскоре она почувствовала, как дрожит его тело.
— Я подумала, что мы могли бы продолжить уроки.
— Уроки? — переспросил он севшим голосом.
— Ты ведь, кажется, говорил, что существует множество способов заниматься любовью, так?
— Да…
— Ну тогда почему бы нам не начать с обычного, а потом не попробовать по очереди все остальные?
— Но ты же девственница! — вырвалось у Джека.
Она почувствовала, что густо краснеет.
— Это я знаю. Но я в этом не виновата.
— Я и не говорил, что виновата. — Он укоризненно сощурил глаза. — Я один раз просил тебя стать моей женой, а ты отказалась.
Элизабет вздохнула и не стала оспаривать это утверждение. Но не хотелось и вспоминать о неприятных подробностях их давнего разговора.