Роза
Шрифт:
— Сироты — цена, которую приходится платить за уголь.
— Я прочитал доклад следственной комиссии. Погибли семьдесят шесть человек, а вашим юристам удалось доказать, что на руководстве шахты нет никакой вины в их гибели. И возобновление расследования вам не нужно.
— На мой взгляд, сейчас жизнь вернулась в обычную колею.
— Только не для погибших и не для их вдов, которые лишены возможности подать на вас в суд для возмещения ущерба.
— Блэар, насколько я помню, жюри пришло к выводу, что в случившемся виноват кто-то из погибших шахтеров. Шахта потеряла двухнедельный объем добычи.
— Вы не возражаете, если я начну задавать вопросы по поводу этого доклада?
— Его юридической стороны? Тут я совершенно спокоен.
Блэар перехватил быстрый взгляд Хэнни через толпу в сторону лестницы, возле которой кучкой расположились четверо мужчин. Всем им было за тридцать, все четверо уже начали лысеть, каждый из них походил на готовую сорваться с места гончую. Рядом с ними стояли жены в вышедших из моды цветастых платьях.
— Хоптон, Липтрот, Нателл и Мик?
— Хоптон, Липтрот, Нателл и Мик, эсквайры [42] . Совершенно верно. Полагаю, в судах я представлен вполне компетентно.
42
Почетный титул в Великобритании, термин часто употребляется как равнозначный термину «джентльмен».
Блэар успел перехватить достаточно много обеспокоенных встречных взглядов, чтобы сделать вывод, что, вопреки сказанному Хэнни, адвокатам его вопросы доставили бы немало неприятных минут. Расследования, как и мертвых, лучше всего хоронить. Он чувствовал на себе и приближающийся взгляд Шарлотты Хэнни.
— Зачем вы все-таки меня сюда пригласили? И почему у меня возникает ощущение, что это представление устроено вовсе не ради сирот, а для меня?
— Ну, и для вас тоже. Наполовину.
Шарлотта подвела к ним уже успевшего вернуться Леверетта.
— Мистер Блэар, насколько я понимаю, вы вынудили Оливера украсть список тех женщин, которые воспользовались помощью и поддержкой «Дома». Неужели вы не понимаете, что у людей есть право на частную жизнь? Ради какой доброй цели могли понадобиться их имена столь испорченному морально человеку, как вы?
— Чтобы найти Джона, — вмешался Леверетт. — Все это делается только ради вас.
— Ради меня? Тогда поставьте меня об этом в известность. И каких же злодеев обнаружил знаменитый Блэар в результате своего расследования? Разбойников, убийц, грабителей с большой дороги?
— Всего лишь шахтеров, — ответил Блэар.
— А женщин среди них нет? — спросил Хэнни так, чтобы его наверняка услышали окружающие.
— Дядюшка, что за непристойные предположения?! — подошедшая к ним Лидия чуть не задохнулась от возмущения.
— Такое ли уж оно непристойное?
— С Джоном это невозможно, — запротестовал Леверетт.
— Я хочу услышать ответ Блэара, — проговорил Хэнни. — Как отец Шарлотты и как епископ,
— Мэйпоул был связан со многими женщинами, особенно с теми, кто попал в беду. Стояло ли за этим что-либо, кроме стремления помочь им, я не знаю.
— Но раз вам понадобились имена, значит, вы что-то или кого-то подозреваете, — возразил Хэнни.
— Пока еще рано об этом говорить.
— Кого-нибудь из девушек, что прошли через «Дом для женщин»? Шахтерку или работницу из тех, кого опекает Шарлотта?
— Какая разница?
— Фабричные работницы чахоточны и бесплотны, шахтерки полны сил и жизни. На мой взгляд, Мэйпоула должны были скорее привлекать чахоточные.
— Честное слово, я ее знаю.
— Ну что ж, одно по крайней мере ясно, — громко произнес Хэнни. — Блэар делает успехи. Шарлотта, по-моему, тебе уже следует позабыть о Мэйпоуле. Недалек час, когда обнаружатся либо его труп, либо его грехи. Блэар за что-то ухватился, и теперь я не слезу с него до тех пор, пока он не найдет или самого викария, или же его кости. А тебе пора менять свою жизнь.
И оба Хэнни, и обе Роуленд не сразу заметили, что все находившиеся в фойе смолкли и увлеченно наблюдают за ними. Вообще-то подобные вещи никого из Хэнни или Роулендов никогда особенно не волновали: Блэар уже давно обратил внимание на то, что епископ и члены его семьи привыкли устанавливать собственные правила поведения и что все другие люди были для них не более чем толпой лиц, небрежно намалеванных на заднике сцены. Зная все это, можно было быть уверенным, что и происходившее празднество Хэнни, по-видимому, организовал специально.
— А теперь сюрприз, — повернулся к толпе Хэнни. — В первой части сегодняшней программы наши юные артисты трогательно изобразили мучеников, с изумительным достоинством прошедших через страдания во имя славного дела: распространения Библии и Слова Божия в Англии. Сегодня перед Британией стоит задача поднять из невежества множество населяющих Землю народов, донести Слово Божие и до них. По счастью, у нас тоже есть свои герои, и вы сами убедитесь в этом, как только мы снова соберемся наверху, в зрительном зале.
В центре сцены стоял высокий, в рост человека, закрытый ящик из красного дерева. Оркестр заиграл «Правь, Британия!», и на сцене снова появились дети-сироты. Теперь они вышли чернолицыми и в черных париках, а вместо одежд на них были «леопардовые шкуры», сшитые из раскрашенного муслина. Мальчики держали в руках бамбуковые копья и картонные щиты, девочки — кокосовые орехи. Глаза и зубы детей сверкали.
— Африканцы, — пояснила Лидия Роуленд Блэару.
— Я так и подумал.
Важного вида девочка в тиаре и мантии «под горностая», связанной из крученой шерсти, выехала на сцену в обшитом парусиной корабле, который толкали два «африканца».
— Королева, — объяснила Лидия.
— Верно.
Стихли последние звуки гимна «Правь, Британия!», и корабль с королевой, несколько раз дернувшись, остановился возле ящика. Когда умолкли аплодисменты, епископ Хэнни вышел на сцену, поблагодарил девочку-королеву и других детей и выждал, пока не затих новый шквал аплодисментов.