Рождение победителя
Шрифт:
— Да.
— Это потому что врезали мы им тогда хорошо, и видно было, как нас много. А дружинников с латниками не испугаются.
— И расстреляют из арбалетов.
— Ну, наши не увальни деревенские. Да и лучников за спинами можно поставить, чтобы прикрыли. Дан, вам, разумеется, виднее, но все же хотелось бы хоть в общих чертах знать: что вы задумали?
— Вы не поймете. И я еще не знаю, получится или нет. Там, в корчме, что-то вроде тех штук, которыми вы в ловушках убиваете бурдюков.
— Что именно?
— Не помните, как рассказывали мне про колья,
— Помню. Но ими бурдюка убить сложно. Они скорее пугают или калечат. Вы там такие же поставили? А где зелье взяли? Мы так и не смогли запасов обновить.
— Не колья, но похоже. И гораздо сильнее.
— А…
— Конфидус! Я, честное слово, не могу рассказать. Это что-то вроде кирта, но очень капризное. Если получится, демов поляжет немало, а остальные будут испуганы.
— Кирт? Не богоугодное это дело. — Епископ неодобрительно покосился на Штучку.
— Все, что против демов, — богоугодно. Если не нравятся мои действия — пишите донос инквизиторам.
Конфидус едва не рассмеялся:
— Донос? Хорьку или его вонючкам? Более смешных слов я в жизни не слышал.
Показался возвращающийся дозор, впереди всех широко шагал старый знакомец Люк. Некогда неотрывно бегавший за мной, будто собачонка, а теперь — командир одной из групп разведчиков, самостоятельный опытный охотник и великолепный стрелок.
Поприветствовав меня кивком, доложил:
— Похоже, на ночлег сейчас становиться будут.
— Где тебя так долго искали?
— Да они сегодня бешеные. Рыщут повсюду — даже в болота незамерзшие пытаются лезть. Нигде от них не скрыться. К тому же снег этот некстати: как присыплет — так свежий след издали видно. Устали заметать, да и не всегда получается.
— Близко не смогли подобраться?
— Да где там с такими делами. Издали, сквозь деревья кое-что видели.
— Ночлег в корчме устраивают?
— Похоже на то. Место удобное, и галеры уже рядом.
— Первую так и тащат?
— Да. Нос у нее закопчен, но вроде ничего страшного. Хорошее дерево — не занялось всерьез.
— Дозор на северной дороге выставили?
— А как же: около дюжины арбалетчиков. Место удобное — незаметно к ним никак не подберешься. Если попадемся на глаза, успеют отойти, предупредив остальных о нападении. Как их обойти — не знаю.
Я развернулся к епископу:
— Выдвигаемся. Только очень осторожно. У полян разведать опушку — если дозор дальше не выдвинется, встанем там.
— И что делать будем?
— Стоять наготове и ждать.
Ветер к вечеру утих, и это меня радовало. Ведь и без него холодно. К тому же не люблю, когда меня раскачивает. А будь погода пободрее, так бы и получилось — ведь сижу сейчас на макушке древнего дуба, одного из трех великанов, вымахавших на опушке. Растут в один ряд — скорее всего, посажены человеческой рукой. Когда-то, возможно, здесь целая аллея была, или шеренга, но до наших дней дожили лишь эти замшелые счастливчики.
Вид сверху открывался великолепный. Хорошо различались далекие башни Мальрока на западе, поросшие лесами холмы на севере, водная гладь огромных озер на юго-западе и юго-востоке. И верхушку двускатной крыши корчмы тоже можно было разглядеть среди голых деревьев. Демов не видно, но дым там поднимается несколькими столбами — похоже, печь растопили и костры развели.
Темнело, а я все так и торчал на макушке древесного великана — мерз и сгорал от нетерпения. Неужели ничего не получилось?! В печи уже наверняка вулканический жар, а снаряды и не думают взрываться. Может, я чего-то не предусмотрел? Может, их нашли и выбросили, чтобы не мешали дрова подкладывать? Да мало ли что там могло произойти! Вот сиди теперь и лязгай зубами, диверсант хренов!
По закону подлости все случилось, когда я зачем-то уставился на небо.
Сверкнуло, на миг осветив нижнюю границу туч. Опустив взгляд, успел увидеть, как неестественно ярко озарились далекие деревья и верхушки мачт застывших на реке галер — в окрестностях корчмы тьму разогнало вспыхнувшее озеро света. В тот же миг громыхнуло так, что я едва не повторил участь спелого желудя — руки от неожиданности чуть не разжались.
Уставившись в сторону корчмы, ничего толком не рассмотрел. Какое-то скромное остаточное зарево, толком ничего не освещающее, и яркие точки, разлетающиеся во все стороны. И больше ничего — полный мрак. А еще непонятный шелест, истошные крики людей, сонное карканье ошалевших ворон, пробудившихся в полной темноте, и тошнотворный душераздирающий вой нечеловеческой силы — будто у реки целая толпа страдает от невыносимой боли.
Скатившись вниз, будто профессиональная обезьяна, я рванул к дороге, на ходу крича:
— За мной! Не забывать про строй! Не забегать вперед! Кто опять пихаться в спины начнет — таких резать самим, чтобы демам не помогали!
Ноги приплясывали от нетерпения — хотелось бегом донестись до реки, чтобы оценить результаты диверсии. Но нельзя — выстроившееся войско быстро двигаться не сможет: опять стадо получится. Пришлось охладить пыл и занять свое место — за монолитным строем латников и дружинников. Последних опять пришлось использовать пешими. Ну не виноват я — ландшафтные условия не позволяют проводить кавалерийские атаки, тем более что в темноте лошади неадекватны.
Но самыми первыми двигались не они, а отряд из трех десятков отборных лучников, хорошо себя зарекомендовавших прошлой ночью. Где-то впереди засел дозор, и подобраться к нему незамеченными не получится. Они вряд ли станут принимать бой — разрядят в нас арбалеты и бросятся к основным силам. На стрелков вся надежда: пусть хотя бы проредят эту кучку, добавив прыти и паники. В идеале, конечно, надо прикончить всех бесшумно, но на это надежды мало — против нас не слепые идиоты воюют.
С каждым шагом все отчетливее слышны крики боли и ужаса, вой и рыдание, растерянные команды, звон амуниции. Где-то совсем близко на дороге должен стоять дозор, но никого не видно. Или после ухода Люка демы подались в лагерь, или бросились туда после артиллерийского фейерверка, от потрясения позабыв про все приказы и опасность нападения.