Рождение Зимы
Шрифт:
— Пойдем к морю, — сказал он, и Оризиан кивнул. Деревья раздвинулись, и они пошли навстречу волнам. Вода блестела. Он стояли бок о бок и смотрели на запад. Огромный солнечный шар коснулся линии горизонта.
— Как красиво, — сказал Оризиан.
— Очень, — улыбнулся Фариль.
— Ты надолго уходил, — сказал Оризиан.
Брат поднял камешек и швырнул его далеко-далеко, потом вытер ладонь о тунику:
— Не очень надолго и не так далеко.
— Я никогда и не думал, что ты далеко, — сказал Оризиан.
Они пошли вдоль берега, птицы в высоте
— Я хотел бы, чтобы ты вернулся назад, — сказал Оризиан.
— К сожалению, не могу, — ответил Фариль, не глядя на брата.
— Ты одинок? Есть… — Оризиан замолк.
Фариль ласково рассмеялся:
— Да, она со мной. И отец.
Оризиан замер. Он уставился в затылок шедшего на несколько шагов впереди старшего брата. Брат тоже остановился и обернулся. Оризиан почувствовал, как что-то болезненно сжалось у него в груди. Пронзительно закричали чайки в небе, солнце окрасилось в красный цвет и теперь вызывало отвращение.
— Отец? — как эхо повторил он. Уголком глаза он заметил какие-то черные очертания, пляшущие, ухмыляющиеся.
Фариль показал рукой на море, и там, невозможно близко, стоял замок Колглас. От него осталась одна коробка. Из разбитых окон все еще валил дым, от стен отвалились целые куски, ворота были сорваны, их створки плавали у берега. На глазах у Оризиана из парапета вывалился огромный каменный блок, с грохотом проскакал по скалам и плюхнулся в море. Он протянул руку, как будто мог коснуться разрушенного замка. Ему стало плохо. Глубоко внутри рассудка он видел отца, у которого из уголка рта стекала кровь, а из груди торчала рукоятка огромного ножа. Оризиан начал задыхаться.
— Ты должен забыть, — сказал Фариль.
Оризиан опустил голову:
— Что мне делать?
— Я не могу сказать, — ответил брат. — Никто больше не сможет тебе этого сказать. Ты должен все решать сам.
Оризиан поднял глаза. Брат печально качал головой. Казалось, теперь он был далеко. Оризиан больше не различал его лица.
— Подожди, не уходи! — закричал Оризиан, поднимаясь на ноги.
Фариль что-то сказал, но теперь Оризиан едва слышал его.
— Где Эньяра? — опять закричал он.
Но брат уже исчез в ярком полукруге садившегося в море солнца.
— Не бросай меня, — попросил Оризиан.
Ему показалось, что он тяжело падает обратно, на землю. Он упал на что-то мягкое.
— Не бросай меня, — прошептал он и погрузился в темноту.
Он пришел в себя от легчайшего прикосновения к лицу. Когда зрение стало более четким, он увидел, что его разглядывает, низко склонившись над ним, молодая женщина-кирининка. От нее пахло лесом и теплом. Мягкие пряди красивых волос лежали по щекам. Он пошевелил губами, но звука не было.
— Не волнуйся, — своим удивительным голосом произнесла она. — Самое страшное позади.
— Самое страшное, — повторил он.
— Ты видел смерть и вернулся.
Несмотря на еще затуманенное сознание, он сообразил, что ноющая боль в боку подтверждает ее правоту. Он пошевелился, чтобы сбросить с себя тяжелые меха. Она, положив на него руку, ласково, но твердо удержала Оризиана. Ясные глаза неотрывно смотрели на него. Он видел, что в этих глазах нет ни малейшего изъяна; ни единого порока в чистом поле, окружавшем крошечные зрачки кольцом блестящего кремния. Глаза Иньюрена не были так прекрасны; все-таки в них было что-то от человека. И тут многое вернулось к Оризиану, слишком многое, чтобы это можно было охватить, привести в порядок и как-то к этому приспособиться. В груди, словно задремавшая птица, встрепенулся страх.
— Где Рот? — спросил он.
— Рот?
— Мой щитник. Он был со мной, когда… когда уложил меня в лодку.
— Большой человек? Он здесь. Он жив.
Она вглядывалась в его лицо и как будто касалась его взглядом. Ему стало неловко.
— Где он?
— Здесь, — повторила она.
— Я хочу его видеть.
Она встала и сразу показалась очень высокой:
— Подожди. Я спрошу.
Оризиан провел рукой по животу. Он был очень пустой: частью от голода, частью от тяжелых и горьких воспоминаний, за которые цеплялся его мозг. На одном из них он на мгновение задержался.
— Фариль, — еле слышно произнес он.
Она уже почти вышла, но обернулась.
— Я не слышала.
— Мне приснился Фариль, — пробормотал он.
— Твой брат.
Оризиан хотел спросить, откуда она знает его брата, но оленья шкура уже опустилась за ее спиной.
Вошел Рот, и Оризиан еле успел скрыть удивление. Его щитник выглядел теперь совсем по-другому. Куда делась его дородность? Лицо похудело. Глаза, перед тем как вспыхнуть при виде Оризиана, были тяжелыми. Когда Рот входил, за его спиной Оризиан заметил неясные фигуры. Незнакомцы остались снаружи.
Рот положил широченную руку на плечо Оризиана.
— Хорошо снова видеть тебя. А то я боялся, — мягко сказал старик.
Оризиан попытался сесть, но Рот слегка придавил его:
— Полежи еще. Не утомляйся.
— Я в порядке, — возразил Оризиан.
— Может быть, может быть, а все-таки ты получил плохую рану, и, наверное, ее лучше пока не тревожить. Кто знает, какой еще вред могли нанести эти вмешавшиеся не в свое дело существа.
Оризиан подцепил пальцем повязку.
— Они сделали мне эту примочку.
— Тогда лучше не любопытствовать, что там, — сморщился Рот.
— Как долго это длилось?
— Семь дней, Оризиан.
— Семь дней? Я думал, два, ну, может, три. Ничего не помню.
— Семь. И большую часть времени в движении. Мы пришли сюда только три дня назад. Они все время не говорили мне, что случилось. Ни разу не дали взглянуть на тебя. Да еще отобрали меч. Мой меч, с которым я не расставался полжизни!
Оризиан только тут заметил синяки, уже почти сошедшие, на щеках и лбу Рота, и тонкую красную линию на переносице. Рана уже начала зарубцовываться. Можно себе представить, как рвался к нему этот человек.