Рожденная революцией

Нагорный Алексей Петрович

Феденька выронил нож, схватился за разбитое лицо и рухнул на пол.

– Бросай финку! – приказал Коля сообщнику Феденьки. – Не на того напоролись. Не по сапогам судить надо, фраера. – Коля на всякий случай решил разыграть маститого блатного. – Бросай, бросай, кусошник.

Вася увидел черное отверстие ствола и с воем рванулся к открытому окну. Вскочила Маша, заголосили пассажиры. Коля догнал Васю и в тот момент, когда тот, свесив ноги наружу, готов был спрыгнуть с поезда, ударил его рукояткой кольта по голове. Вася обмяк, Коля втащил его в вагон. Тут он

и получил от Феденьки удар по почкам. Удар был сильный, профессиональный. Коля сразу же потерял сознание. Второго удара, уже ножом, он не почувствовал. На его счастье, вагон сильно качнуло, и клинок только скользнул вдоль ребер.

…Коля очнулся минут через десять. Над ним склонились насмерть перепуганная Маша, проводник и пассажиры. Все молчали. Коля открыл глаза, спросил:

– Где… Этот где?

– Убежал, – сказала Маша. – Спрыгнул на ходу и убежал. А второй здесь.

– Убил ты его, – вступил в разговор проводник.

– Толку что? – Коля попытался приподняться и застонал. – А Феденька научился бить, однако. Откуда кровь?

– Твоя, – заметил проводник. – Благодари бога, счастливый он у тебя, еще на палец бы правее…

– Я, дед, везучий, – пошутил Коля. – Как считаешь, жена?

– Начало многообещающее, – Маша попыталась настроиться в тон Коле, но у нее это не получилось. – Я лучше помолчу. – Она отвернулась, плечи ее вздрогнули.

– Успокойся, – Коля сел. – Через день все заживет, как на собаке. Не плачь. Время такое, Маша. Жестокое время, я так скажу.

– До каких же пор? – она с тоской заглянула ему в глаза. – Должен же быть конец всему этому, Коля?

– Должен, – согласился он. – Только не слишком обнадеживайся. Не скоро будет этот конец. Совсем не скоро, Маша.

Поезд подошел к станции. Маша вышла первая, протянула Коле руку.

– Я сам, – он передал ей вещи, легко спрыгнул с площадки на перрон и застонал от боли – рана в боку давала себя знать.

Проводник и пассажиры вынесли из вагона и положили на траву Васю. Лицо накрыли картузом. Проводник тронул Колю за плечо:

– Спасибо вам, товарищ… Время какое! Не то мы их, не то они нас.

– Мы их, папаша, – сказал Коля. – Мы их, только так и никак иначе!

Поезд тронулся, проводник вскочил на подножку. Коля поднял руку, прощаясь.

– Покарауль этого. – Коля кивнул в сторону трупа. – Я сейчас.

– Он никуда не уйдет, – заявила Маша. – К тому же мне одной страшно. Я с тобой.

– Ты останешься здесь и будешь делать то, что я тебе сказал, – отчеканил Коля и, увидев, как наполнились слезами глаза Маши, добавил мягче: – Так положено, Маша, а ты сейчас все равно что мой помощник. – Коля ушел к станции.

Маша села неподалеку от мертвеца. Его лицо было накрыто картузом. Это не давало покоя Маше – хотелось увидеть: какое оно, это лицо. Маша встала, прошла мимо трупа. Остановилась, не решаясь приподнять картуз, потом отбросила его в сторону. Белые, словно напудренные щеки, остекляневшие глаза. Зрелище было не из приятных. Маша отвернулась.

– Тифозный или как? – Около Маши остановилась пожилая

женщина в крестьянской одежде.

– Помер, – вздохнула Маша. – В дороге помер. – Она вдруг встретила настороженный, колючий взгляд бабки и добавила: – Убили его, бабушка.

– Кто же это? – с любопытством спросила старуха.

Маша задумалась: что ответить? А вдруг эта бабка появилась не случайно, неспроста?

– Уж не власть ли его кокнула? – подсказала бабка.

– Да блатной он вроде, – сказала Маша. – Ну, с другим блатным повздорил, тот его и пришил. А ты, бабка, канай отсюда, поняла?

– Ухожу, милая, – старуха скользнула по Маше взглядом, словно бритвой полоснула. – Ты из города? Правду бають, что в городе голод, из покойников варят? Котлетов и этих, как их! Хрикаделек?

– У меня жратвы от пуза, – улыбнулась Маша.

– А-а… – с уважением протянула старуха. – Ну, покедова, касатка. – Бабка ушла.

Маша подождала несколько секунд и помчалась на станцию. Коля сидел в оперпункте линейной охраны и разговаривал с длинным, нескладным мужиком в потертой милицейской форме.

– Моя жена, Маша, – сказал Коля. – А это, представь себе, – Анисим Оглобля, мой напарник по дракам!

– Не может быть! – искренне удивилась Маша. – Анисим – в милиции?!

– Лихо же ты меня аттестовал, – неторопливо сказал Анисим и протянул Маше руку. – Басаргин моя фамилия. А он, знаете, даже и понятия не имел… Здорово, говорит, Оглобля! – Анисим засмеялся. – Долгая это история, Маша, почему я в милиции. На досуге расскажу.

– Не будет у вас… у нас досуга, – угрюмо сказала Маша. – Только что какая-то бабка выпытывала у меня, кто же это приложил твоего покойничка. – Она посмотрела на Колю.

– Кстати, – нахмурился Коля. – Ты почему ушла?

– Тебя предупредить. Сдается мне, эта бабка из одной компании с твоим Феденькой и убитым!

– Феденька – это точно, бандит, – кивнул Анисим. – Правда, улик у нас нет, просто люди нам сообщают по секрету. А убитого, как Коля его обрисовал, я не знаю. А бабка как выглядит? Косоротая? Шамкает?

– Она, – кивнула Маша.

– Зовут эту бабку Потылиха, промышляет гаданьем, с попом, отцом Серафимом, якшается. Других данных нет. Но чтобы невзначай нам не вляпаться, сделаем так: я выеду за станцию, ты проверься и, если хвоста нет, я тебя подвезу до Грели, отдыхай… А если хвост – тебе лучше в моем обществе не показываться. Узнают, кто ты, и полушки я за твою житуху не дам. Пошел я.

– А труп? – спросила Маша.

– В самом деле? – удивился Коля. – Его же надо опознать, протокол составить. Давай понятых и займемся, а?

– Протокол, опознание, – усмехнулся Анисим. – Да ты, мил друг, не мысли здесь столичными, как это сказать по-научному, – категориями. Триста квадратных верст, а я – один, ясно тебе? Жара-то какая. Пока я организую все это, – он в кисель превратится, понял?

– И другой милиции у вас нет? – удавилась Маша.

– Представьте себе, – нет, – развел руками Басаргин. – Я да еще уполномоченный ОГПУ Коломиец, вот и все!