Рожденная в Техасе
Шрифт:
— А ты давно заболела, мама?
— Да сразу почти как ты уехал, — тихо сказала она.
— Почему вы мне ничего не сообщили, почему не попросили отца Флэттса написать мне?
— Он хотел, но я ему не разрешала. Знаешь, сынок, у тебя впереди целая жизнь. Я не хотела тебе мешать. — Глаза ее застилали слезы.
— Я люблю тебя, мама, — сказал Зак.
— Я знаю, сынок, — ответила мать нежно. — И я очень рада, что дела у тебя идут хорошо. Я так горжусь тобой. Вот что поддерживало меня все это время. Даже доктор Фергюсон
— Не говори так, мама, — горячо зашептал Зак. — Ты будешь жить. Я не дам тебе умереть.
Она через силу улыбнулась.
— Рано или поздно мы все там будем.
— Значит, я постараюсь, чтобы это было нескоро.
— Хочу тебя попросить, сынок.
— О чем, мама?
— Обними меня на минутку.
Он наклонился, чтобы поцеловать ее. Неожиданно мать отшатнулась.
— Не целуй меня, — прошептала она.
— Почему? — Он непонимающе смотрел на нее.
— Доктор Фергюсон так говорит. Не надо целовать. И не касайся моей тряпки.
— Почему, что с тобой такое?
— Что-то с легкими. Забыла, как называется. Доктор Фергюсон сказал, что все из-за холодных зим и от холода в доме.
— Туберкулез, — сказал Зак.
— Да, точно. — Мать снова улыбнулась, на этот раз счастливой улыбкой. — Ты и впрямь становишься образованным. Господи, как ты лихо выговариваешь такие длинные слова!
Натаниэл неожиданно проснулся. Он посмотрел на Зака и тяжело поднялся. Он тоже сильно сдал: еще больше похудел и постарел. Вид у него был очень измученный.
— Привет, папа! — заставил себя улыбнуться Заккес.
— Привет, сынок.
И тут Натаниэл сделал то, чего никогда раньше не делал. Он быстро подошел к кровати, обнял сына и крепко прижал его к себе.
Шел дождь, тихий и ровный, какие обычно бывают в деревне. Шум дождя создавал иллюзию, что кто-то не переставая скребет крышу. Зак выглянул в окно, но увидел лишь потоки воды. Там, где в доме протекала крыша, были поставлены бадьи, и Зак слышал, как в них с громким бульканьем падали капли.
Натаниэл сидел в кресле, безучастный ко всему. Казалось, жизнь потеряла для него всякий смысл. Урожай перестаивал в поле, изгороди требовали ремонта, даже инструменты потихоньку начали ржаветь. Единственное, что он делал регулярно, — это кормил и поил животных, чтобы они не погибли. Все остальное его не интересовало.
Зак нагрел в большом котле воду и занялся мытьем кухонной утвари, которая копилась неделями. Труд был тяжелый и неблагодарный, но он был рад хоть какому-то занятию, лишь бы не сидеть без дела.
Вымытая и вычищенная посуда, кастрюли со сковородками засверкали как новые. После этого Зак занялся уборкой дома. Но хоть руки у него и были заняты, из головы не шли мысли о болезни матери.
Наведя в доме порядок, Зак вышел на веранду, справедливо решив, что отдых ему не помешает. Он сел на скамью, прижавшись спиной к стене, наслаждаясь свежестью промытого дождем воздуха. Юноша подавил зевок. Странно, но только сейчас он почувствовал, до какой степени устал. Сказывалось напряжение последних трех дней. Сначала поездка в поезде, когда он почти не сомкнул глаз, предыдущая ночь тоже прошла без сна: мать заходилась в приступах удушливого кашля.
Теперь Заккес почувствовал, как слипаются веки. Он уронил голову на грудь и задремал. Проснулся, ощутив рядом чье-то присутствие. Зак поднял голову.
— Доктор? — удивленно сказал он.
Доктор Фергюсон был небольшого роста, плотный, с приятным красноватым лицом и непокорными седыми волосами.
— Здравствуй, Заккес. — В его голосе звучала тревога.
Зак встал, и они пожали друг другу руки. Рукопожатие доктора было сильным и дружеским.
— Не будешь возражать, если я посижу с тобой?
— Что вы, конечно, нет. Присаживайтесь, пожалуйста.
Они сели, доктор осторожно поставил рядом свой черный кожаный саквояж.
— Волнуешься, сынок? — спросил он.
Зак кивнул.
— Вы уже осмотрели мать?
— Я пришел с полчаса назад, — кивнул доктор Фергюсон.
— Ну и как?
— Боюсь, что дела не очень хороши. Совсем даже неважные.
Заку показалось, что на него свалилась огромная тяжесть.
— Что-нибудь можно сделать?
— Боюсь, что нет, — вздохнул доктор Фергюсон, глядя на дождь. — Можно только несколько облегчить ее положение. Если у вас есть деньги, я бы посоветовал поместить мать в клинику в Северной Каролине. В противном случае… — он беспомощно пожал плечами, — боюсь, что она умрет, и довольно скоро. При ее болезни этот дом — малоподходящее жилье, со всеми его сквозняками и дырами в потолке.
— Но у нас нет другого дома, — с горечью проговорил Заккес.
— Я знаю, — мягко согласился доктор.
— Можно мне сейчас войти и побыть с ней?
Доктор Фергюсон кивнул, и Зак вошел в дом.
Сью Эллен, казалось, спала, разметав по подушке тонкие редкие волосы. Лицо было бледным и изможденным, под глазами залегли черные тени.
— Ма, — тихо позвал Зак.
Больная медленно открыла глаза, протянула руку и коснулась руки Заккеса.
— Доброе утро, сынок, — слабо проговорила она.
Он взял ее руки в свои, и сердце его сжалось от жалости: даже пальцы ее казались хрупкими и ломкими. Зак присел на край кровати.
— Ты плохо спала, ма. Как сейчас себя чувствуешь?
— Немного лучше. Ночью мне хуже, чем днем. Надеюсь, я не мешала тебе спать.
— Нет, что ты, — солгал он. — Меня и пушкой не разбудишь.
Она тяжело вздохнула и сдвинула брови.
— Я так устала все время лежать. Это хуже всего. Я не привыкла ничего не делать.
— Вот поправишься и снова займешься делами.