Рожденные бурей
Шрифт:
Голос Адама дрожал. Он не отнимал руки от козырька конфедератки. [12]
– Рядовой Пшигодский, я сам знаю, что делать. Отправляйся к воротам!
Адам замер на месте.
– Что я сказал? Кругом марш! Чего стоишь, пся крев? [13]
Молчание. От удара кулаком по лицу он пошатнулся и едва не выронил ружье.
– Марш, а то застрелю, как собаку!
Адам тяжело сдвинулся с места. Медленно пошел по коридору,
12
Польская военная фуражка с четырехгранным верхом.
13
Польское ругательство.
Весть о перевороте и о том, что освобождают арестованных, мгновенно распространилась по городу. Вскоре на окраине у тюрьмы собралась толпа. Отряд легионеров не подпускал никого близко к воротам.
Раймонд, Андрий и Олеся тоже были здесь.
Освобожденных засыпали вопросами, окружив тесным кольцом, но никто ничего толком не знал. Когда из ворот выбежал молодой парень в пекарском платье, его сейчас же обступили.
– Ты что, тоже сидел?
– Да!
– Значит, всех освобождают? – спросил его Раймонд.
– Ну да, всех! Одних жуликов только… А которые честные, так тех еще на один замок.
– Выходит, ты – жулик? Раймонд, береги карманы! А то у него – один момент, и ваших нет!
Пшеничек яростно повернулся к Андрию.
– Это ты сказал, что я жулик? Сакраменска потвора! [14]
– Сам назвался! – крикнул ему Андрий, готовясь к потасовке.
– Да чего вы сцепились, как петухи? Не дадут расспросить толком человека! – крикнула пожилая женщина, дергая Пшеничека за рукав.
14
Проклятая тварь! (пол.)
– Так не всех, говоришь? А кого ж оставляют?
– Я ж сказал – которые за правду, те и будут сидеть! А ежели меня жуликом еще кто назовет, так я ему из морды пирожное сделаю… Я за правду сидел! А почему выпустили, черт его знает!
– Эй, ты! Что ты тут брешешь? Хочешь обратно за решетку? – угрожающе прикрикнул на Пшеничека хорошо одетый господин, известный всему городу владелец колбасного завода, и толкнул пекаря палкой в спину.
Андрий вырвал палку из его рук.
– Ты за что его ударил, колбаса вонючая? На, получи сдачи! – И Андрий ловко сбил с головы торговца котелок.
– Держите его! Поли-ици-я! – заорал тот, схватившись рукой за лысину.
По мостовой зацокали копыта.
– Это что за сборище? – С высоты коня Эдвард Могельницкий окинул презрительным взглядом столпившихся у тюрьмы. – Поручик Заремба, очистить площадь!
– Ра-зой-дись! – скомандовал Заремба.
Над
Толпа шарахнулась и побежала, опрокидывая все на своем пути.
Отряд легионеров у ворот тюрьмы взял ружья наперевес. Это могло служить и приветствием командиру, и острасткой для толпы.
Пробежав два квартала, Раймонд, Олеся и Пшеничек остановились. Разогнав толпу, легионеры ускакали.
– Где же Андрий? Вы его не видели? – волновалась Олеся. От бега щеки ее раскраснелись, она глубоко дышала.
Молодой пекарь посмотрел на девушку, затем на Раймонда и грустно улыбнулся.
Из переулка вынырнул Птаха. Он бежал легкими скачками, вертя в руках палку.
– А-а-а! Вот вы где! Фу… Я отстал маленько… – Смех сверкал в его глазах.
Подбежав к друзьям, он прислонился к забору и захохотал.
– Эх, если бы вы видели, как он улепетывал! Умру! Когда все кинулись, я колбасника еще раз наддал палкой. Он как стрибанет! Да так быстро, что я его насилу догнал. Дал ему на прощанье еще раз! Он от меня, как от черта, в подворотню…
Пшеничек тоже смеялся.
Раймонду и Олесе, глядя на них, трудно было сохранить серьезность.
– Я с тобой никуда больше не пойду. Только осрамишь… Вот не знала, что ты такой хулиган…
– Что же, я не виноват, что сегодня день такой скаженный, – беспечно ответил Андрий.
– На, приятель, палку. Тебя ею били, так и возьми себе на память… А скажи, наших заводских ты там не видел? Патлая, Широкого? – спросил Андрий пекаря, подавая ему палку.
– Ну, как же! Я вместе с ними сидел. Хороший человек Василий Степанович! Все заводские вместе… С ними еще Пшигодский один. Тоже хороший человек, – с трудом подбирал украинские слова Пшеничек.
– А знаешь что? – подумав, сказал Раймонд. – Пойдем к жене Василия Степановича, ты ей все расскажешь.
Да он и так просил передать ей кое-что.
– Ну, вот и пошли. Давай познакомимся.
– Господин капитан, один из освобожденных хочет сообщить вам что-то важное. – Начальник тюрьмы показал на Дзебека.
– Ну, что там? Быстро! – сказал Врона, войдя в канцелярию.
– Прошу позволения, ясновельможный пане, поздравить вас с победой! Я сам поляк, и я… – патетически начал Дзебек.
– Короче!
Дзебек глотнул конец фразы, угодливо осклабился и зачастил:
– Я, как поляк, обязан перед отчизной служить вам верой… В тюрьму я попал по недоразумению…
– Короче, пся крев! – гаркнул Врона.
– Считаю своим долгом сообщить, пане капитане, что в камере номер девять остались опасные люди… Особенно этот Патлай… Но и Пшигодский. Они все время ведут красную пропаганду… Особенно опасен Патлай. Это заклятый большевик, пане капитане! Вы изволили отпустить этого мальчишку Пшеничека. Это очень вредный мальчишка! Он все время с ними якшался. Патлай ему что-то шептал перед уходом. Если не поздно, прикажите задержать его. Если пану капитану угодно, я могу рассказать все подробно.