Рожденные бурей
Шрифт:
Все двинулись к дверям. Пшигодский подошел к Раевскому.
– А куда мне, товарищ… Хмурый?
Все лицо его было в темных ссадинах.
– Это здесь? – коротко спросил Раевский, указывая на синяки.
– Да, – мрачно ответил Пшигодский. – Разрешите при вас быть?
– Хорошо.
– А может, мы, товарищ комиссар, жахнем по имению? Там весь выводок накроем. Ежели мы их в расход выведем, так дело веселее пойдет, – сказал он глухо.
Раевский почувствовал, какая нестерпимая ненависть толкает Пшигодского на
– Нет, нельзя. Возьмем город, тогда лишь…
Пшигодский молча взял винтовку и с ожесточением стянул пояс с патронташем.
В коридоре Раевского поджидал Цибуля.
– Вы, стало быть, здесь за старшего? – спросил он.
– Да, вроде этого, – улыбнулся Раевский.
– Так что я не поеду в Сосновку. Еще попадешься им ночью в лапы… Тут мы вам подмогнем, а с рассветом я тронусь. Тогда виднее будет, куды оно пойдет.
«Осмотрительный мужик», – подумал Раевский.
– Ваших крестьян, что сидели в тюрьме, тут десятка два наберется, ну и командуйте ими…
Заремба остервенело крутил телефонную ручку.
– Алло! Алло! – кричал он, прикрывая трубку рукой.
Стрельба приближалась.
– Алло! Имение! Молчат, пся их мать! Уехали себе а ты тут за всех отдувайся… Алло! Имение! Ни звука… – Заремба цинично выругался.
В дверях появился Врона с парабеллумом в руках.
– Да бросьте вы трубку, поручик! Они же провода перерезали. Идемте скорее.
Со звоном посыпались стекла.
– Вот видите, управу придется сдать. А то здесь передушат, как в мышеловке. Отступаем к вокзалу. Эти бестии обходят со стороны рынка. Возьмут в клещи, тогда не уйдем… А Могельницкий тоже хорош – взял привычку ездить домой. И половину отряда при своей особе держит, – бесился Заремба, сбегая с лестницы.
– Своя рубашка ближе к телу, – ответил Врона.
На улице Заремба остановился.
– Ну подумайте, капитан, с кем воевать? Вот с этими сопляками? Небось все на горшок просятся. Тоже солдаты, пся крев! – злобно сплюнул он.
– Что дерьмо, то верно, поручик. Будь у меня рота баварцев, я б эту сволочь живо утихомирил.
Заремба схватил его за рукав.
– Стойте, а что, если в самом деле попросить немцев помочь?
Стрельба усиливалась.
– Не пойдут. Разве только спровоцировать…
К ним подбежало несколько легионеров.
– Они уже на Приречне, пане поручик, – задыхаясь, сообщил один.
– Молчать! – накинулся на него Заремба. – Эй, вы! Куда бежите, пся ваша…
Совсем близко, заглушая все, затрещал пулемет. Вверху над головами зашипели пули.
Теперь уже и Заремба и Врона побежали.
Впереди них беспорядочной толпой улепетывали легионеры. А сзади, все приближаясь, рвались выстрелы.
На привокзальной площади Заремба и Врона остановились.
– Надо задержать этих трусов! – крикнул Врона.
– Сюда, ко мне! Ко мне! – заорал
Тот, кого он ударил, взвизгнул:
– Не бейте, это я, пане поручик!
Заремба выругался.
– Подпоручик Зайончковский! Где ваши солдаты, а? Где солдаты, спрашиваю? Вы – сморчок, а не офицер… Марш вперед!
Неподалеку Врона тоже ловил убегающих. Постепенно они навели кое-какой порядок, заняли вокзал и оттуда начали отстреливаться.
Глава девятая
В столовой Могельницких ужинали.
Только что приехавший Эдвард рассказывал о происшедшем в городе.
Присутствие прислуги стесняло его. Зато Владислав разглагольствовал с обычным апломбом:
– Им на целый год хватит! Да, мы славно поработали…
Людвига сидела молчаливая и почти ничего не ела. Баранкевич, просыпая гречневую кашу, которой был начинен поросенок, жаловался старому графу:
– Что мне делать со свеклой – не знаю. А сахар… Куда деть сахар? Да!
– Вдруг он вспомнил что-то неприятное и даже поперхнулся. – Вы знаете, повернулся он к Эдварду, – сегодня мне принесли записку, в которой какой-то каптенармус из немецкого эшелона приказывает немедленно отгрузить шесть вагонов сахара и подать их к немецкому эшелону… Как вам это нравится шесть вагонов сахара! Ну, знаете, это верх нахальства!
Эдвард нахмурился.
– И что же пан Баранкевич думает делать? – вкрадчиво спросил отец Иероним.
Сахарозаводчика этот вопрос возмутил.
– Как что делать? Я не дам и куска сахара, не то что шесть вагонов.
– Тогда они возьмут его сами, – сокрушенно ответил отец Иероним, аккуратно отрезая кусочек поросенка.
– Я надеюсь, пан Эдвард не позволит этого сделать!
Эдвард не ответил.
– Шесть вагонов – это еще ничего. Вот у нас забрали все, и мы сами едва спаслись, – желчно заговорил старик Зайончковский. – Я думаю, что пан Эдвард прежде всего пошлет свой отряд в наше имение. Я прошу это сделать завтра же, пока крестьяне не успели еще попрятать награбленного.
Баранкевич даже перестал жевать:
– Так, по-вашему, шесть вагонов сахара – пустяк? Это шесть тысяч пудов! Шесть тысяч пудов, – прохрипел он, потрясая вилкой. – Это двадцать восемь тысяч восемьсот рублей золотом…
– Да, но это только небольшая часть вашего состояния, а у нас все забрали, – не вытерпела пани Зайончковская,
Баранкевич резко повернулся в ее сторону:
– Прошу прощения. Гэ… умм… да! Но пани, видно, лучше меня знает мое состояние…
Неприятную сцену прервало появление Юзефа.
– Пан майор и пан обер-лейтенант просят разрешения войти. Они уезжают на вокзал и желают попрощаться, – угрюмо произнес старик.