Рожденный править
Шрифт:
А если все дело в последнем, то проще всего начать с изменения гравитации и атмосферных условий.
Он уменьшил силу тяжести в боксе до нуля, но никаких изменений в состоянии пациентки не произошло. Затем Дарлинский увеличил гравитацию до трех g. Дыхание пнатианки стало глубже, но и только. Продолжать он не решился – дальнейшее повышение силы тяжести могло оказаться опасным для бескостного существа.
Закончив с гравитацией, он укрепил на голове пациентки маску и начал понижать содержание кислорода в дыхательной смеси. Пятнадцать процентов, двенадцать, восемь. Ему стало
Окрыленный, он еще понизил содержание кислорода. Семь процентов, пять, четыре… Свершилось!
Пнатианка забормотала, щупальцевидные отростки беспорядочно задергались. Дарлинский, привязав ее к столу эластичной лентой, отошел в сторону. Глаза пациентки открылись, движения участились. Дарлинский ждал. Прошло десять минут, но ничего не менялось. Взгляд больной, казалось, не мог сфокусироваться, а движения по-прежнему носили совершенно беспорядочный характер. Словно пнатианка задалась целью во что бы то ни стало убедить доктора в полной неспособности управлять своими конечностями.
У Дарлинского забрезжила догадка. Требовалось кое-что еще проверить. Он вызвал Дженнингса.
– Скажи-ка, что произойдет с человеком, если удвоить содержание кислорода, поступающего в его легкие?
– Скорее всего он зайдется от смеха, – немедленно ответил патологоанатом.
– Это я знаю, – отмахнулся Дарлинский. – Меня интересует другое – он может потерять сознание?
– Сомневаюсь. С какой стати?
– А если содержание кислорода увеличить в четыре раза?
– Иногда такой способ применяют в чрезвычайных обстоятельствах.
– И больные при этом не отключаются?
– Случается. Но редко. Шеф, к чему вы клоните?
– Ответь мне на последний вопрос, и я тебе все объясню.
– Хорошо.
– Если поместить человека в атмосферу с девяносто…
– Помещайте! – оборвал его Дженнингс.
– Дай мне закончить. Если оставить его в такой атмосфере на неделю?
– Думаю, никто не проводил такого эксперимента. Возможно, избыточный кислород сожжет мозг и легкие, а следовательно… Постойте! Вы хотите сказать, что…
– Что пациентка привыкла дышать воздушной смесью с четырехпроцентным содержанием кислорода. А с того момента, как она прибыла к нам, эта несчастная вынуждена вдыхать в восемь раз больше кислорода. Поначалу она, наверное, чувствовала себя превосходно, но наступил момент, когда организм не выдержал кислородной агрессии, и наша подопечная потеряла сознание.
– Так вы нашли решение, шеф! – воскликнул Дженнингс. – И какое простое!
– Никакого решения я пока не нашел, – резко ответил Дарлинский. – Держу пари, что мозгов у нее осталось с наперсток. Координация отсутствует полностью, взгляд не фокусируется, из отверстий непрерывно сочится какая-то гадость. Ее умственные способности ниже, чем у самого последнего идиота. Вылечить мы ее сможем, но разум к ней не вернется.
– Может, вас утешит то обстоятельство, что перед тем, как потерять сознание, она, вероятно, испытывала истинное блаженство.
– Мне сразу полегчало, – мрачно заметил Дарлинский и отключил связь.
Ему не давала покоя одна мысль. Он вызвал Хэммета, объяснил ситуацию и принялся ждать, пока тот проконсультируется с правительством.
Хэммет объявился через час.
– Вы отлично справились, но с пнатианами мы не смогли договориться. Сначала они обвинили нас во лжи, потом все-таки поверили, но решили, что мы несем ответственность за случившееся. Нам даже почти удалось достичь согласия, но в итоге все сорвалось. Через два дня кончается перемирие, и если вам не удастся к этому времени восстановить ее умственные способности, то… – он замолчал.
– Можно задать вам один вопрос? – спросил Дарлинский.
– Валяйте.
– Почему вы решили, что посол – женщина?
– Об этом сказал представитель пнатиан.
– Он сказал, что это женщина?
– Ну да.
– Вы можете повторить в точности его слова?
– Попробую. Он выразил сожаление, что Леонора, или, как там ее, совсем недавно вступила в пору деторождения.
– Это дословно?
– Не совсем. Но наши переводчики постарались передать его слова максимально точно.
– Наши переводчики? – переспросил Дарлинский. – То есть гетеросексуальные женщины и мужчины?
– К чему вы клоните?
– Пока ничего не спрашивайте. А скажите, правильно ли я вас понял: если посол не выйдет из растительного состояния или умрет, то они объявят нам войну?
– Верно.
– Хорошо. Тогда я попрошу вас об одной любезности.
– Сделаю все, что в моих силах, – ответил Хэммет.
– Я хочу, чтобы вы перекрыли полностью доступ в операционную палату 607 и в соседнюю терапевтическую. Распорядитесь создать там атмосферу со следующим составом: три с половиной процента кислорода, девяносто пять процентов азота и полтора процента инертных газов. Давление нормальное. Поставьте охрану и проследите, чтобы не впускали никого, кроме Дженнингса. Повторяю, никого. Только с моего разрешения.
– Через два часа все будет готово. Но…
– Никаких вопросов. Да, еще одно. Мне нужен открытый чан с концентрированной азотной кислотой, и обязательно накройте его непрозрачным материалом.
– Чан с кислотой?
– Именно. И не забудьте обернуть его. Через два часа я буду в операционной.
Когда в назначенное время Дарлинский с медсестрой вкатили пнатианку в палату, все уже было готово. Дженнингс восседал на операционном столе с самым озадаченным видом.
– Я чуть не спятил, – пожаловался он, – пока гадал, что вы задумали, шеф. Что за операцию вы тут собираетесь проводить? У меня есть только один ответ, да и тот идиотский.
– Идиотские ответы оставь себе, – пробурчал Дарлинский. – Ответ действительно единственный, но вполне разумный. Ты сможешь выполнить функции анестезиолога?
– А нужно?
– Чрезвычайно. А сейчас всем надеть кислородные маски. – Проследив за тем, чтобы помощники выполнили его приказ, Дарлинский распорядился понизить содержание кислорода в атмосфере до трех с половиной процентов. – Так, Дженнингс, дай теперь ей тридцать процентов, чтобы усыпить.
Дженнингс приложил кислородную маску к дыхательному отверстию, и пнатианка почти мгновенно отключилась.