Рождественская вечеринка
Шрифт:
Когда я облокотился о стойку бара, где Санта Клаус разливал по бокалам «Дом Периньон», Боттвайль, заметив меня, на мгновение прищурился, а потом ухмыльнулся.
– Гудвин! Вы здесь? Отлично! Эдит, ваш любимый сыщик пожаловал!
Миссис Перри Портер Джером, которая уже тянулась к бокалу с искрящимся напитком, обернулась и уставилась на меня.
– Кто вас позвал? – резко бросила она и отвернулась, не дав мне ответить. – Черри, должно быть. Ох, уж эта Черри! Лео хватит меня толкать! Да, забери, пожалуйста. Здесь слишком жарко.
Она позволила сыну стянуть с нее меховое манто и снова потянулась к бокалу. Когда Лео, положив
Боттвайль обвел всех глазами.
– Бывают времена, – провозгласил он, – когда царствует любовь. Бывают времена…
– Подождите минутку, – прервал его Кирнан. – Вы тоже должны получить удовольствие. Вы же не любите шампанское.
– Ничего, Эл, глоточек я стерплю.
– Но удовольствия не получите, – возразил Кирнан. – Подождите.
Он поставил бокал на стойку, быстро прошагал к двери и вышел. Пять секунд спустя он вернулся с бутылкой в руке. Когда он повернулся к Санта Клаусу и попросил чистый бокал, я разглядел этикетку «Перно». Кирнан извлек из горлышка пробку, которая на две трети торчала наружу – было ясно, что бутылку уже откупоривали, – наполнил бокал наполовину и протянул Боттвайлю со словами:
– Вот, теперь мы все насладимся.
– Спасибо, Эл. – Боттвайль взял из его рук бокал с перно. – Мой тайный явный порок. – Он поднял бокал. – Итак, я повторяю, что бывают времена, когда царствует любовь… Санта Клаус, а где ваш бокал? А, вам, должно быть, маска мешает… Бывают времена, когда крохотные демоны прячутся по своим норкам и даже безобразие принимает прекрасное обличье; когда свет озаряет самые темные углы; когда теплеют самые холодные сердца; когда трубят трубы, возвещающие о наступлении эпохи счастья и доброжелательства вместо эпохи тьмы, зависти и злобы. Вот сейчас как раз такое время. Веселого Рождества всем! Поздравляю вас!
Я уже собрался было чокнуться, но, увидев, что и душечка и босс подносят бокалы к губам, последовал их примеру, как и все остальные. Я подумал, что красноречие Боттвайля заслуживает большего, чем один глоток, поэтому залпом опорожнил бокал и краешком глаза заметил, что и босс от меня не отстает, явно воздавая должное своему перно. И тут заговорила миссис Джером:
– Как это было прекрасно, – провозгласила она. – Просто изумительно. Я хочу записать эту речь и опубликовать ее. Особенно ту часть, где трубят трубы… Курт! В чем дело? Курт!
Боттвайль выронил бокал и обеими руками ухватил себя за горло. Когда я шагнул вперед, он вдруг резко выбросил руки вперед и хрипло крикнул что-то вроде «поздравляю» – я не вслушивался. Остальные тоже устремились к нему, но я, будучи специально натренированным на подобные случаи, подоспел первым. Когда я подхватил Боттвайля на руки, он уже хрипел и задыхался, а в следующую секунду его тело пронзила настолько сильная судорога, что оно едва не вырвалось из моих объятий. Вокруг что-то восклицали, хотя никто не кричал и не визжал, а кто-то вцепился в мою руку. Я велел им расступиться и дать мне побольше места, но в этот миг тело Боттвайля так резко обмякло, что я едва не упал; или даже упал бы, если бы Кирнан не успел схватить Боттвайля за руку и удержать.
– Позовите врача! – выкрикнул я, и Черри кинулась к столику, на котором стоял вызолоченный телефонный аппарат. Мы с Кирнаном уложили Боттвайля на ковер. Боттвайль был без сознания, часто и мелко дышал, а вокруг
– Сделайте что-нибудь! Да сделайте же хоть что-нибудь! – причитала миссис Джером.
Но ничего сделать было нельзя – я это знал. Еще несколько секунд назад я уловил знакомый запах, теперь же, нагнувшись и принюхавшись, я окончательно убедился в своей правоте. Нужно было подсыпать большую дозу, чтобы яд подействовал с такой убийственной силой и быстротой. Кирнан развязал потерявшему сознание Боттвайлю узел галстука и ослабил воротник. Черри Квон сказала, что одного врача не застала и пытается дозвониться до другого. Марго, сидя на корточках, стаскивала с Боттвайля туфли; я мог бы сказать ей, что с таким же успехом он может умереть и обутым, но смолчал. Я держал Боттвайля за запястье, приложив ладонь другой руки к его груди, и буквально ощущал, как уходит из него жизнь.
Когда пульсирование и сердцебиение прекратилось, я взял его за руку, сжатую в кулак, разогнул средний палец и надавил на ноготь, пока тот не побелел. Когда я отнял свой палец, ноготь остался белым. Я отщипнул от ковра ворсинку, приказал Кирнану не шевелиться, приложил ворсинку к ноздрям Боттвайля и сам задержал дыхание на тридцать секунд. Ворсинка не шелохнулась.
Я встал и произнес:
– Его сердце больше не бьется, и он не дышит. Если бы врач подоспел в течение первых трех минут и промыл ему желудок особыми средствами, которых у него наверняка бы с собой не оказалось, один шанс из тысячи еще бы оставался. Так же…
– Может быть, вы хоть что-нибудь сделаете? – прокудахтала миссис Джером.
– Нет, ему уже не помочь. Я не представляю закон, но, будучи частным сыщиком, мог бы…
– Сделайте что-нибудь! – истошно завопила миссис Джером.
Из-за моей спины донесся голос Кирнана:
– Он мертв.
Я не стал поворачиваться и спрашивать, каким способом он это определил. Вместо этого я сказал:
– Его напиток был отравлен. До прихода полиции никто не должен ни к чему притрагиваться, особенно к бутылке перно, и никто не имеет права выходить из этой комнаты. Вы должны…
Я замер, как громом пораженный.
– А куда делся Санта Клаус?
Все головы повернулись к стойке бара. Бармен исчез. Чтобы проверить, не упал ли старина Санти в обморок, я протолкался между Лео Джеромом и Эмилем Хетчем, заглянул за стойку, но и на полу никого не было.
Я резко развернулся.
– Кто-нибудь видел, как он выходил?
Очевидцев не нашлось.
– К лифту не выходил никто, – заметил Хетч. – Я уверен. Должно быть, он…
И он устремился к двери.
Я преградил ему дорогу.
– Оставайтесь здесь. Я посмотрю сам. Кирнан, вызовите полицию. Спринг семь три один сто.
Я вышел в левую дверь, прикрыл ее за собой и влетел в кабинет Боттвайля, в котором мне уже приходилось бывать прежде. Кабинет занимал по размерам примерно четверть студии и выглядел куда скромнее, хотя и отнюдь не убого. Я подошел к дальней стене, увидел через стеклянную панель, что личного лифта Боттвайля на месте нет, и нажал кнопку вызова. Что-то клацнуло, и кабинка с жужжанием стала подниматься. Когда она остановилась, я открыл дверцу и увидел на полу Санта Клауса, вернее, то, что от него осталось. Санта Клаус растаял. На полу валялись шуба, шаровары, маска, борода, парик… Я не стал проверять, все ли на месте, поскольку должен был успеть сделать еще кое-что, а времени уже почти не оставалось.