Рождество Эркюля Пуаро

Агата Кристи

– Но вы ведь видите, что в этой семье сформировались два типа людей, в корне отличающихся друг от друга. Альфред, Джордж и Дейвид похожи на свою мать. Я сегодня утром видел портреты в фамильной галерее.

– Он был вспыльчив, – продолжил Сагден, – часто изменял своей супруге. По крайней мере, в молодые годы. Но даже в таких случаях он вел себя порядочно. Если возникали нежелательные последствия, он щедро платил и заботился о том, чтобы девушка вышла замуж. Он, возможно, и был охотником за юбками, но подлым человеком никогда не был. Со своей женой, говорят,

он обращался плохо.

Полагаю, что бедная женщина действительно была очень несчастна. Ей всегда нездоровилось, и она редко появлялась на люди. Совершенно определенно – он был незаурядным человеком, этот старый Ли. Но был, видимо, также и мстительным. Рассказывают, что он никогда не прощал обидчику и возвращал ему должок, даже если порой приходилось ожидать удобного момента для мести годами.

– Мельницы господни мелют медленно, но очень тонко, – пробормотал Пуаро себе под нос.

– Мельницы черта, лучше сказать, – твердо заявил.

Сагден. – В Симеоне Ли определенно не было ничего божьего. Он был из того разряда людей, которые продадут душу дьяволу, да еще и порадуются выгодной сделке. И к тому же он был горд неимоверно, как Люцифер!

– Горд, как Люцифер! – повторил Пуаро. – Все это необычайно интересно и наводит на размышления.

Инспектор Сагден с удивлением посмотрел на него:

– Не хотите ли вы сказать, что его убили из-за излишней гордости?

– Я полагаю, что гордость – качество, которое передается по наследству. Сыновья Симеона Ли могли унаследовать от него гордость...

Он смолк. Хильда Ли вышла из дома и смотрела на террасу.

– Я искала вас, мистер Пуаро.

Инспектор Сагден извинился, попрощался и пошел в дом. Хильда посмотрела ему вслед и сказала:

– Я не знала, что он тут с вами. Думала, он с Пилар в саду. Симпатичный мужчина – этот инспектор, и весьма деликатный. – Ее голос звучал мягко и приятно, успокаивал. – Мистер Пуаро, – обратилась она к Пуаро, – вы должны мне помочь.

– С удовольствием, мадам.

– Вы умный человек, мистер Пуаро, я поняла это вчера вечером. Вероятно, очень многое вы с легкостью можете разгадать. Я хочу, чтобы вы поняли моего мужа.

– Да, мадам, я вас слушаю.

– Инспектору Сагдену мне не хотелось бы говорить о некоторых событиях. Он не может этого понять. Но вы – поймете.

Пуаро поклонился.

– Весьма польщен, мадам.

Хильда Ли продолжала совершенно спокойно:

– На протяжении многих лет, собственно, с тех пор, как мы поженились, у моего мужа искалечена душа, если можно так выразиться. Видите ли, телесная болезнь причиняет боль и мучает, но раны на теле затягиваются, кости срастаются снова, и даже если некоторое время остается какой-то рубец, то все же потом проходит. Мой муж в самом ранимом возрасте перенес тяжелую травму души. Он пережил смерть матери, которую любил больше всего на свете. Он считал, что моральную ответственность за эту смерть должен нести отец, и от этой навязчивой идеи он так никогда и не сможет освободиться. Ненависть к отцу постоянно жила в нем. Я уговорила его, мистер Пуаро! –

приехать сюда на Рождество, чтобы он помирился со своим отцом. Я хотела, чтобы эта душевная рана мужа наконец зажила. Сейчас я знаю, что наш приезд был ошибкой. Симеон Ли нашел удовольствие в том, чтобы ковыряться в такой ране! И это было очень, очень опасное занятие.

– Не хотите ли вы тем самым, мадам, сообщить мне, что ваш супруг убил своего отца?

– Я говорю вам, мистер Пуаро, что он очень легко мог бы это сделать... И я говорю вам, далее, что он не сделал этого! В тот момент, когда Симеон Ли был убит, его сын сидел в музыкальной комнате и играл похоронный марш. Желание убить жило в его сердце, перетекало в его пальцы и умирало в потоке звуков – такова истина.

Пуаро постоял минуту, погруженный в свои мысли. Затем он сказал:

– А что вы думаете, мадам, о трагических жизни и смерти матери вашего супруга?

– По всей видимости, Симеон Ли был кругом неправ и ужасно обращался со своей женой. Но в то же время полагаю, что существует такая предрасположенность к страданию и терпению, которая может вызвать в мужчине худшие инстинкты, во всяком случае, в таком мужчине, каким был отец моего мужа. Симеон Ли, мне кажется, восхищался бы смелостью и твердостью характера. Терпение и слезы приводили его в бешенство.

Пуаро кивнул:

– Ваш муж сказал нам вчера вечером: «Моя мать никогда не жаловалась». Это верно?

Хильда Ли нетерпеливо возразила:

– Нет, конечно же, это неправда! Она постоянно жаловалась Дейвиду! Весь груз своих несчастий она взвалила на его плечи. А он был чересчур молод, слишком молод, чтобы выносить то, что она взвалила на него!

Пуаро задумчиво посмотрел на нее. Она покраснела под его взглядом и закусила губу.

– Я понимаю, – сказал Пуаро.

– Что вы понимаете? – резко спросила она.

– Я понимаю, что вам пришлось быть своему супругу в первую очередь матерью, тогда как вы бы предпочли быть ему женой.

Она отвернулась.

В этот момент на террасу вышел Дейвид Ли Голос его звучал звонко и радостно:

– Хильда, разве не прекрасен сегодня день?! Все равно что весна посреди зимы!

Он подошел ближе.

Завиток светлых волос упал ему на лоб, его голубые глаза светились. Он выглядел на удивление молодо, почти как мальчишка. И таким беззаботно-сияющим и веселым он казался, что у Пуаро даже дух перехватило.

– Пойдем, мы же собирались спуститься к озеру, Хильда, – сказал Дейвид. Он улыбнулся ей, обнял за плечи, и они удалились.

Пуаро посмотрел им вслед и отметил, что Хильда вдруг обернулась и бросила на него взгляд. В этом взгляде был робкий вопрос, или даже страх. Пуаро медленно прошелся по террасе.

«Нет, ведь я всегда говорил, что я – настоящий отец-исповедник. А поскольку на исповедь вообще чаще ходят женщины, то сегодня утром ко мне идут главным образом женщины. Неизвестно только, кто будет следующий», – подумал про себя Пуаро.

Долго ждать ответа на этот вопрос не пришлось. Навстречу ему шла Лидия Ли.