Рубеж. Пентакль
Шрифт:
Хотел возразить ротмистр, в огонь неровный поглядел. Не возразил.
– Хочешь сказать, что в эту ночь нам все показали… наглядно?
– Показали, – кивнул Вершинин. – Боюсь, еще не все, самое интересное впереди… А я тут прикинул, где все-таки началась заваруха – в Государственной Думе или вот в таком лесу? Обидели священник или урядник очередного деда-колдуна…
Снова смотрел в огонь фон Клюгенау. Думал. Долго думал.
– Стгашная месть?
– Страшная месть.
– Город! Ольшаны там, вашбродь. Христом-богом, город!
Закусил губу ротмистр Клюке фон Клюгенау, прижал руку к груди, усмиряя холодное остзейское сердце. Прорвались! Все-таки прорвались!
– Искали Казань, нашли леща да тарань, – начал было Вершинин, но ротмистр лишь локтем дернул. Хватит философии, в атаку пора!
– Гека есть, гебята? Мост есть?
– Та-а-ак точно-о-о!
Встрепенулся отряд, долгожданные слова услышав. Повеселели бойцы, обо всем лишнем забывая. Чего ждем? И так всю ночь проездили, проплутали!
Всю ночь? Поймал фон Клюгенау руку штабс-капитана с циферблатом светящимся, поднес к глазам… Ерунда, Вершинин спьяну просто часы не завел!
– К мосту! За мостом – в лаву! Шашки подвысь!..
Эх, чубарики-чубчики! Не поможет тебе, господин Химерный, колдовской колоброд. Ничего не поможет! Скольких уже таких к большевистской бого-душу-матери отправили, теперь и твой черед пришел вместе с красным Мамаем!
– Вперед!
Вот и «р» на месте!
– За матушку Р-р-россию! Впер-р-ре-е-ед!!!
Грустно звучала малороссийская песня – долгая, бесконечная, как эта ночь. Устал отряд. И если бы только устал!
Еле шагали кони, едва не падали с седел люди.
– А казино ничего, – равнодушным голосом заметил фон Клюгенау. – Пгистойно, чисто, пгислуга вежливая. И кгасных нет. Если бы не пгиказ, я бы, может, и остался. А ты видел хогунжего, хохла хитгого? Так и бгосился, подлец, штандагт петлюговский лобызать!.. А мне этот… телевизог больше по душе пришелся.
Дернул плечами давно протрезвевший штабс-капитан Вершинин:
– Телевизор… Не в штандарте дело, по телевизору твоему любимому нам все оч-чень убедительно продемонстрировали. В Москве то же самое, страшнее даже. Девочки тринадцатилетние собой торгуют, на каждом углу наркотики, бандиты оружия не прячут, городовые – бандитов хуже.
– Милиционегы, – без особой нужды поправил друга ротмистр. – Как у нас пги Кегенском. Так какой это был год? Сколько лет пгошло?
– Брянцы куда из дому ни поедут, далеко не отъедут, все к кружалу попадут, – то ли со значением, то ли очень впопад отреагировал Вершинин. – Какая разница, Георгий? Вот нам и еще кусочек показали. Мы хотим большевиков выгнать? Выгнали и без нас. Ну и как, нравится? Лучше стало? А ведь целый век, считай, целый век!..
Уси жинкы и молодыци Знову дивчатамы булы б: Тонки, высоки, блидолыци. Погани в свити нэ жылы б…Стихла недопетая песня, сбавили кони шаг. Словно и они чувствовали что-то.
– Агасферы мы с тобой, Сергей! – вновь поймал непокорную букву фон Клюгенау. – Как есть Агасферы! Только Жиду Вечному довелось из прошлого в будущее брести, а нам – куда попало… Тем, кто погиб и погибнет на фронте – и нашим, и краснопузым, все-таки легче. Для них мир по-прежнему плоский… правильный.
– Колоброд! – опять дернул плечами штабс-капитан. – И на небесах, и на земле, и под землей… Что ж, Агасфер не меньше нашего был виновен. И мы – виновны! Значит, всем не простится. Будет нам, и детям нашим, и стране всей – страшная месть. Колоброд… Может, и устоится когда-нибудь мир. Увидеть бы – до Страшного Суда!
– Прекратить, господин штабс-капитан! – вздернулся в седле ротмистр Клюке фон Клюгенау. – Не желаю больше слушать. Не простится, видите ли! Наше дело – пр-р-риказ! Деда Мамая испугались? Телевизор не понравился? На ближайшем же привале приведите себя в должный вид. Перед лешими стыдно-с!
– В Муроме и лешак – первый большак, – подумав, согласился Вершинин.
– Отря-а-ад! Па-а-ачему песню не допели? И – раз!
А мы б сыдилы та гойдалысь, Мов диты в люльци уночи, Спокийно б раю дожидалысь, Задэрши ногы на пэчи…– Ой соврал так соврал! Ох насмешил! Ой и силен! – гоготала нечисть, распугивая ночной лес и без всякой субординации в Старшого Упыра когтями и пальцами тыча. – Гей, у кого горилка освященная есть, плесните, время самое! Да где такое видано? Слыхано где? Чтобы по лесам нашим, по тропам тайным, между живыми и мертвыми, год за годом чужие шлялись? Кто такую силу имеет? Ой, не верим! Или ты всему свидетель?
– Сам не видел, – упрямо повторил слегка обиженный шеф. – А вот дед мой, Мамай, как раз всему свидетель и есть. Ладно, не верите, ваше дело. Тем более и полночь рядом.
– Шампанского! – в один голос провыла вражья сила. – Миллениум!
Хлопнули пробки, зашипела пена, зазвенел штучный хрусталь. И вдруг сквозь гам, сквозь визг донеслось – сперва еле слышно, потом громче, громче…
Колы б я був полтавськый соцькый, Багато б дэчого зробыв, Пампушкы жирнийи в смэтани, Плачинды б з кабаком я йив…Тихо-тихо стало вокруг, лишь песня гремит. Переглянулись упыры и потопельники, ведьмы и русалки. Наконец сглотнул кто-то:
– Сюда едут…
Встал Старшой Упыр, брови мохнатые сдвинул:
– Значит, нальем хлопцам. И не на донце, а как годится – по полной, до краев! Миллениум все-таки…
Помолчал, вздохнул сурово:
– А главное… До самого Страшного Суда – долго-то как!
Квартеронка
Проезжая перекресток Садовой и Добролюбова, Саша Маленин вдруг осознал, что в его жизни недостает мелкого, но очень важного компонента. Саша служил всего лишь клерком, но зарабатывал неплохо и ездил на работу за рулем собственного «Опеля»; у него имелись жена, сын, любовница, квартира, дача, два-три нескучных друга и счет в банке.