Рубеж
Шрифт:
Ответ пришел почти сразу. «Две минуты».
Я установила звонок в визуальный режим, перевела его в систему книгарни и села в ожидании. Вероятно, прошло более трех минут, прежде чем передо мной появилась голограмма стоящего Кита.
Я видела много его изображений в голове Лукаса. Все они показывали человека чуть старше тридцати с темными, длиной до плеч волосами, предпочитавшего легкую небритость, бывшую модной лет десять назад.
Но на тех изображениях Кит был в одежде, а сейчас — совершенно нагим. Я догадалась, что он намеревался шокировать и смутить восемнадцатилетнюю девушку. Но явно
Я давно достигла той точки, когда больше испытывала смущение от нечаянного вмешательства в их личную жизнь, а не от увиденного. И почти пожалела Кита. Его попытка шокировать меня провалилась, нагота перед собеседницей в великолепном праздничном платье превращала горе-телепата в посмешище, а учитывая слова, которые я собиралась произнести…
— Здравствуй, Кит. Меня зовут Эмбер. Ты знал, что мы кузены?
Кит застонал.
— Дай мне минуту.
Я полагала, он стоит в обычной книгарне, но когда Кит повернулся и двинулся через нее, голографическое изображение автоматически последовало за ним. Кит слишком долго шел по прямой, и я вспомнила слова Меган, что он устроил просторную книгарню на своей прилегающей территории.
Кит остановился перед кучкой одежды, которую, очевидно, снял, перед тем, как ответить на мой звонок. Натянул черные леггинсы, подходящий свитер, который не потрудился расправить, и плюхнулся в кресло.
— Я понятия не имел, что мы родственники, — сказал кузен. — Но не заблуждайся, будто родственные связи имеют для меня хоть малейшее значение. У Клер было двадцать пять обязательных детей, и улей принял решение пригласить их всех в программу, несмотря на уровень и способности. Большинство согласилось и произвело на свет по шестеро детей, так что у меня сотни тайных родственников.
Он помолчал.
— Я сын обязательного ребенка номер двадцать два. Меня не усыновили, мой дурной характер разочаровал родителей, а Клер считала, что я веду себя хуже всех ее внуков.
Кит рассмеялся.
— Затем я вступил в лотерею. Клер всегда мечтала, что один из ее детей станет телепатом. Когда ничего не вышло, она перенесла надежды на следующее поколение. Хотел бы я увидеть ее лицо, когда бабуля обнаружила, что ее мечта наконец исполнилась, но телепатом оказался я. Должно быть, Клер испытала жестокое разочарование.
Я нахмурилась. Читая разум Лукаса, я немного научилась поведенческому анализу. Кит бросался этими утверждениями с какой-то намеренной дерзостью, скрывавшей, как я подозревала, глубокую внутреннюю боль.
— Дело не только в том, что я был недостойным, — горько прибавил Кит. — Но и оказался испорченным телепатом с прерывающимися способностями. После моего выхода из лотереи мы с Клер не могли встречаться. У нее получалось что-то сказать только во время звонков, и даже тогда ее ограничивали правила хороших манер.
Он пожал плечами.
— Значит, ты должна быть одной из удочеренных внучек Клер 145a05. Тебе сообщили о гордом наследии после выхода из лотереи?
— Нет. Я недавно обнаружила, что моего отца усыновили,
— И сколько времени у них занял сбор информации? — спросил Кит. — Дни? Часы? Минуты?
Я пришла в замешательство.
— Кажется, она была уже готова.
— Полагаю, в полученной тобой версии имелось множество пробелов о прочих усыновленных обязательных детях?
Я кивнула.
— Они держали ее наготове на случай, если ты спросишь о предках, — сказал Кит. — В информационном архиве должна храниться версия со всеми обязательными детьми, переданными на усыновление, но ей с нами не поделятся. Я подозреваю, что где-то имеется эксперт по генеалогии телепатов, но нам никогда не позволят с ним встретиться. Улей помешан на своих секретах. — Он помолчал. — Давай, скажи это.
— Что сказать?
— Улей знает лучше.
— Я не уверена, что в плане хранения секретов улей знает лучше, — признала я. — Временами эта таинственность причиняла моему отделу большие проблемы в расследовании дел. Знай мы о существовании информации, могли запросить ее раньше.
— Ты не такая послушная кукла, как я представлял, — заметил Кит. — И все-таки каково твое место в этом множестве?
— Я правнучка Клер, — ответила я. — Внучка обязательного ребенка номер один.
— Тогда вряд ли ты моя кузина, — сказал Кит. — Скорее, очень дальняя родственница.
— Тебя не усыновили, и, предполагаю, все знают, что ты внук Клер, а я выяснила это, лишь увидев свою родословную. Не понимаю, почему мне никогда об этом не говорили.
Кит фыркнул.
— Конечно, никто не упоминал о моем родстве с безупречной Клер. Я был позором. Вся куча родственников воспользовалась предлогом, что нельзя поддерживать тесный контакт с нами обоими, чтобы полностью отказаться от меня. Даже мои собственные родители!
Я поморщилась. Как бы плохо ни складывались отношения Кита с родителями, их пренебрежение, должно быть, причиняло ему боль. Он вышел из лотереи, ожидая, что они обрадуются его результату, а тот использовали как предлог, чтобы полностью отвергнуть сына?
В число людей, разорвавших контакт с Китом, должно быть, входил и Гидеон. Он не мог принять иное решение. Гидеон состоял в тактической группе Клер, явно обожал ее, и они родили двоих детей.
Я не могла винить Гидеона за предпочтение Клер Киту, но родители несправедливо отказались от сына. Я сознавала, что слышу только версию Кита, и помнила слова Лукаса, мол, он научился не верить ни единому слову горе-телепата.
Если я хотела узнать всю правду, придется расспросить Гидеона и, возможно, заодно прочитать его разум. Вероятно, Гидеон избегал обсуждения со мной своих знаний о Ките по той же причине, по которой не говорил о своих обязательных детях. Он чувствовал, что мне и так хватает тревог.
Кит продолжал говорить.
— Когда Клер умерла, семья сделала не слишком искреннюю попытку завлечь меня на встречу. Но даже это сухое сообщение содержало лишь скорбь о потере Клер, а не желание наладить со мной контакт. Я ответил, что я не кусок мусора, который можно отбросить за ненадобностью, а потом вернуть, когда потребуется. Затем посоветовал им пойти и броситься в ближайшую шахту лифта.