Рубин Великого Ламы

В кварталах Лондона никогда не царит большее оживление, как в ясное весеннее утро, не омраченное ни туманом, ни дождем. Солнце всходит на светло-голубом небе, атмосфера дышит свежестью; массивные подъезды домов кажутся высеченными изо льда; штукатурка портиков похожа на мрамор, а медь на дверях блестит, как золото. Вот в такое прекрасное утро Оливье Дерош, молодой человек лет двадцати пяти – тридцати, судя по наружности, француз, вышел из гостиницы «Пелхэм» и направился вниз по улице Портленд, ведущей к Темзе.

Дойдя до цирка, он повернул

направо, на Оксфорд-стрит, и поднялся по ней до пересечения с Бонд-стрит. Свернув на эту улицу, он несколько замедлил шаг. Очевидно, он пришел сюда с целью сделать какую-нибудь покупку, потому что стал внимательно рассматривать роскошные витрины магазинов, особенно ювелирных.

Оливье Дерош был ростом выше среднего, хорошо сложен, с довольно симпатичным лицом, которое, однако, трудно было назвать красивым. Во всей его наружности было нечто такое, что бросалось в глаза и выдавало в нем человека высшего полета. Он явно был личностью незаурядной. Любой, кто вгляделся бы в него повнимательнее, невольно составил бы мнение в его пользу: стройная фигура, тонкие усы, взгляд ясный и прямой; в манере держать голову, в походке и поступи видны решительность и уверенность в себе.

Утром на всех торговых улицах города царило оживление. До завтрака прекрасные покупательницы выезжали из дома, чтобы побывать у своих поставщиков и выяснить, исполнены ли данные им заказы. В то утро Бонд-стрит была особенно переполнена публикой и экипажами. Самая большая толпа собралась в узком проходе, где дорога делала резкий поворот. Здесь лошади, запряженные в кареты, двигались шагом, одна за другой, – так велики были теснота и давка. Сидевшие в каретах люди, казалось, все были знакомы друг с другом: они то и дело обменивались приветствиями и посылали воздушные поцелуи.

Эта сцена заинтересовала молодого иностранца, который стоял около витрины магазина «Купер и Ко». Купер был одним из первых ювелиров на Бонд-стрит. В это время напротив магазина остановилась карета. В самом экипаже не было ничего примечательного – он казался чистым и опрятным, но сидевшие в нем – мать с дочерью – сразу же произвели на Оливье необычайное впечатление. Наружность дам привлекала его, но в то же время невольно отталкивала. И кто знает, быть может, это непонятное ощущение было неким предвестием, что эти дамы сыграют важную роль в его жизни. Оставаясь незамеченным, Оливье принялся рассматривать незнакомок.

Мать была высокой плотной женщиной с надменным выражением лица, орлиным профилем и властным взглядом – словом, настоящая воительница. Ее дочь, молодая девушка, блондинка с большими темными глазами, была прекрасна, но на ее лице отражалась печаль, впрочем, как и у ее матери. Похоже, у женщин только что состоялся не особенно приятный разговор.

Дамы не покидали кареты. Лакей спустился с козел и отправился в магазин. Две минуты спустя из магазина вышел приказчик и, подойдя к женщинам, подал им ларчик явно с драгоценным украшением. Старшая из дам, открыв его, стала придирчиво рассматривать содержимое: она сосчитала камни про себя, стараясь найти в них какой-нибудь недостаток, чтобы придраться.

– Оправа кажется мне непрочной! – сказала она недовольным тоном.

– Мы старались следовать вашим инструкциям, миледи! – вежливо ответил приказчик.

–

Что вы на это скажете, Этель?

Вместо ответа молодая девушка сделала полный безразличия жест.

– Ну хорошо, – сказала дама, – я их беру!

Приказчик поклонился и вернулся в магазин. Лакей снова сел рядом с кучером, но в эту минуту молодая девушка вскрикнула. Полученный от матери ларчик, который она небрежно держала, вдруг выскользнул из ее рук и, упав на тротуар, раскрылся. Футляр покатился в одну сторону, а украшение в другую, к самым ногам Оливье. Быстрым движением он поднял драгоценную вещь и поднес к глазам, с любопытством рассматривая прекрасный рубиновый медальон. Положив его обратно в ларчик, он протянул его дамам. Мать коротко поблагодарила его, а девушка только поклонилась, не сказав ни слова. Карета уехала.

Молодой человек несколько минут пребывал в задумчивости. Неподалеку от него беседовали два господина.

– Как прекрасна мисс Дункан! – сказал один.

– Она прекрасна, но не первой молодости, не правда ли?

– Что вы такое говорите! Да ей едва минуло двадцать лет!

– Но при этом в газетах уже давно упоминают ее имя!

– Всего три года – она стала выезжать в семнадцать лет. Но это верно, что она кажется старше своих лет.

– Что касается меня, то я пожелал бы ей изменить выражение лица на более кроткое и веселое.

– Ах, мой милый, неужели вы думаете, что приятно жить под властью леди Дункан? Какая теща в перспективе! И я не удивляюсь, что молодые мужчины стали избегать их… Да к тому же у Дунканов небольшой доход, а когда приходится жить на ничтожные средства, жизнь становится не очень сладкой.

– Как же так, ведь лорд Дункан – наследник высоких титулов и владений лорда Аннандаля?

– Да – вероятный наследник. У лорда Аннандаля жизнь еще крепко держится в теле, да и не такой он человек, чтобы в чью-нибудь пользу отказаться от собственных выгод. Уже лет десять назад он должен был уступить место племяннику, но медлит, будто нарочно, чтобы позлить леди Дункан. «С каждой телеграммой, – говорит она иногда, – я получаю новый удар… Вечно обманутые ожидания…» Это значит, что она ждет не дождется известия о смерти лорда Аннандаля.

– Как ужасно!.. Так вот почему она не выдает замуж свою дочь!

– Вас удивляет, что человек, уважающий свое достоинство, рассчитывает на приданое женщины, которую выбрал? А как вам недавний случай с лордом Темплем, который счел за лучшее не осведомляться о приданом, – вступая в брак, он отказался получить двадцать тысяч фунтов стерлингов, которые переходили к его жене по наследству от матери.

– Человек, который каждый час получает больше тысячи фунтов, может позволить себе такую роскошь! Но обыкновенные смертные, без сомнения, смотрят на это совершенно иначе. Ведь не выходит же замуж прекрасная мисс Дункан!

– Я слышал, что она хочет поехать на Сандвичевы острова ухаживать за прокаженными, но мать препятствует ей в этом.

– Ухаживать за прокаженными! С такой-то внешностью! Да ведь это было бы самоубийством!

Оба господина удалились, продолжая оживленно разговаривать.

– Вот так раз, – пробормотал молодой француз, невольно услышавший их беседу.

Оливье вошел в магазин Купера и попросил показать ему кольца и браслеты, одни с бриллиантами, другие с рубинами. Возле соседнего прилавка громко торговалась какая-то дама, возмущаясь ценой выбранного ею браслета.