Rucciя
Шрифт:
– В общем, коллеги, мероприятие немножко переносится, минут на десять. Они извинились и просили подождать. Буквально пару минут. Сейчас нас проводят, ладно?
Коллеги согласились с тем, что ладно, рассыпались на пары и тройки и принялись кто трепаться, кто проверять технику, а кто объяснять обстановку свежеприбывающим журналистам.
Я вернулся к Алсу, которая, видимо, тоже поняла если не все, то многое, почесал голову и спросил потихонечку – почему-то на татарском:
– Алсуш, твой чертов глаз без сети работает?
Она, говорю же, светлая голова, сразу все поняла, в том числе и мою жалкую попытку конспирации – ну не хотел я «камеру» произносить, которая, что по-татарски, что по-русски, звучит вполне однозначно. Подслушать нас было некому, и димин наушник явно не мог быть придатком к направленному микрофону, но лучше перебдеть.
– Конечно, – сказала Алсу.
– Врубай. Только оч-чень аккуратно.
– Лешик, курить у тебя есть? – спросила Алсу, повернувшись к оператору.
– Чинк! Мешкан! Не тот дом! – и показал стволом в сторону нового дворца.
Чурылев отшвырнул кого-то из журналистов с дороги и бросился к новому дворцу.
Глава пятая
1
Когда жена во время отъезда спросила Леонида, не скажет ли он ей чего-нибудь на прощание, он сказал, обернувшись: «Желаю тебе доброго мужа и добрых детей».
Москва-Казань.
20 июня.
Дмитрий Чурылев в самом деле работал в RussiaToday – выпускающим редактором, поэтому с места работы выбирался очень редко. Но на сей раз Диме просто повезло: он отправился во вполне куражную командировку на презентацию нового пивзавода в Клину. Так что именем Чурылева и еще десятка столичных журналистов, слетевшихся на запах пива, можно было прикрываться без малейших опасений. Когда Мише Кравченко объяснили это обстоятельство, он немножко удивился дотошности организовывавших операцию бетовцев, но ничего не сказал – надо быть журналистом, будем журналистом. Лишь бы заметки писать не заставили.
Вводную Кравченко дали еще в Москве, объяснив, что команда поступит в течение двух недель, либо не поступит вообще. Миша так и не понял, зачем его прицепили к группе «Беты» – что он, что Витек Семенцов из Самары смотрелись на фоне любого из шести москвичей как щенки чи-хуа-хуа рядом с волкодавами. Но, видимо, в управлении решили, что кто-нибудь из местных должен быть в группе обязательно. Всерьез Кравченко не полагал, что для Москвы Ижевск с Самарой – это та же Казань, только мечетей поменьше. Просто совсем местным организаторы доверять, похоже, побоялись. Во всяком случае, Кравченко и Семенцова особо предупредили, что по прибытии в Казань они не должны вступать в контакт ни с кем из возможных родственников и знакомых, и в первую очередь коллег.
Сначала Миша хотел приехать в Казань на машине, которую купил недавно за копейки (благодаря давнему знакомству на «Ижмаше») и нежно любил – несмотря на оцинкованный кузов и невероятную строптивость. Потом передумал. После нурлатской бойни татарские менты наверняка устроили на административной границе линию Маннергейма, безжалостно атакуя любой транспорт с чужими номерами. Родные документы наверняка ввергли бы гаишников в острую задумчивость на тему «Зачем майору удмуртского УФСБ в рабочий день ехать в соседнюю республику?» Документы прикрытия рождали еще более клинический вопрос: «Зачем кому бы то ни было добираться в Казань на ижевской машине по доверенности, выписанной майором ижевского УФСБ?» Милиционеров Кравченко жалел по жизни, а задумчивого милиционера просто боялся себе представить, поэтому автомобильный вариант был вынужден спрятать подальше, рядом с подлинными документами.
В итоге он, оформив день за свой счет и пораньше свалив из конторы, толково провел вечер с женой и дочкой, а потом замечательно добрался до Казани поездом, успев и вздремнуть, и побриться, и даже вымыться до пояса, пока не закрыли сортир. Милиции на вокзале, вопреки ожиданиям, было всего раза в два больше среднестатистической нормы, и она, похоже, больше охотилась не за московскими диверсантами, а за местными бомжами, которых было не меньше, чем правоохранителей. Миша быстро нашел нужный адрес на улице Нариманова – дом вполне туберкулезного вида оказался совсем рядом с вокзалом, – посидел на скамеечке во дворе, обменялся парой слов с подсевшим старичком, посмотрел старичку вслед и через пару
Мише мучительно хотелось, пока есть время, лично изучить Кремль. Но вместо этого пришлось час шляться по центральной пешеходной улице Баумана. Большинство кафе на ней работало почему-то только с 10.00, а McDonald`s Кравченко презрительно миновал. Так что перекусывать пришлось стоя рядом с лоточницей, по-студенчески – сосиской в булке и кофе из бумажного стаканчика. Руки Кравченко вымыл в фонтане, бившем из толстых бронзовых лягушек, и протер наодеколоненным платком, не пожалев по такому случаю подаренный женой Fahrenheit. Дисциплина превыше удобств.
Москва сразу и категорически велела не светиться до последнего, и не дергаться. Мишина задача сводилась к минимуму: морочить голову настоящим журналистам и после начала операции не допускать никого из них, да и вообще никого, к резиденции Магдеева. Кравченко так и делал, и первые пять минут все было хорошо: пока он отвлекал первого из подошедших шелкоперов, бетовцы мгновенно нейтрализовали и запихнули в будочку обоих милиционеров, а сами просочились на территорию дворца. Миша проводил их до вестибюля, который москвичи проскочили не задерживаясь. Кравченко секунду постоял у порога, пытаясь непривыкшими к полумраку глазами разобрать, что торчит из-под массивного стола с мониторами, на который обычно, судя по всему, наматывался второй слой охраны. Сначала мозги застопорило, потом Миша понял, что это просто локоть, обтянутый светлым рукавом. Со второго этажа, куда убежали бетовцы, не раздавалось ни звука.
Уже у ворот Кравченко вспомнил, что забыл вставить наушник, исправил упущение и немного успокоился. Шла нормальная работа, ребята сухо говорили: «Джеф, справа», «Вижу. Все», «Целы? Вперед. Третий этаж, потом по галерее», иногда барабанные перепонки не колебали, а тупо давили непонятные беззвучные толчки – узконаправленные микрофоны не брали звуков, приходивших более чем с двадцати сантиметров. Реплики стали отрывистыми, послышалось пыхтение, перебиваемое междометиями и невнятным бормотанием: «Куда, ссука… Н-на! Тихо-тихо-тихо, все… Сдохни». И через секунду: «Сука, Дрон горняк, все. В голову. С собой?» «Нет. Потом. Вперед, вперед.» Снова запыхтели, и кто-то громко сказал: «Бля, да где он?» «Назад», – скомандовал Женя, «Джеф», которого Миша уже различал по голосу, – «На втором этаже малый зал, туда, каждый по-своему». Тут Кравченко отвлекся на беседу с журналистами и на первого своего собеседника, шутника-блондинчика, направившегося к воротам. Но все прошло гладко. Звуковой фон тем временем стал совсем непонятным. «Джеф, сюда, здесь степняк», – сказал кто-то. Женя оглушающе рявкнул: «Форсируй, что как девочка!» Возмущенная акустика резко убрала уровень звука, и с полминуты Миша не слышал вообще ничего, кроме нежного эльфийского шепотка. Потом все вообще затихло. Кравченко полез было проверить разъемы уоки-токи, замаскированного под плейер, но тут раздался перекатывающийся грохот – наверное, по микрофону одного из волкодавов прошлись складки одежды. Мишу перекосило и он вскинул руку к голове, чтоб выдернуть наушник. В это время Витька Семенцов рявкнул – как нестриженым пальцем в мозг: «Чинк! Мешкан! Не тот дом!» Миша развернулся к воротам и увидел, как группа выскочила сразу из двух дверей дворца, и Витя с Женей, а с ними еще один бетовец, бросились к воротам – все с пистолетами в руках. Семенцов, едва заметив Кравченко, что-то заорал и ткнул «Береттой» куда-то вправо. Мишу опять оглушил наушник, а левое ухо на громовом фоне просто спасовало. Но и без того Кравченко понял все, ввалился в стопорящий дыхание ужас и, кажется, сел прямо на асфальт. Но, видимо, ему это только показалось, потому что в следующую секунду Миша обнаружил, что покрыл половину пятидесятиметрового расстояния до ворот нового дворца, расположенного неудобно – под тупым углом к старому, чуть вверх по холму и мордой в противоположную сторону. И еще Миша обнаружил, что навстречу ему от такой же ментовской будки выбегает парень в штатском, а Миша выдергивает Стечкина и стреляет прямо от груди.