Руина, Мазепа, Мазепинцы
Шрифт:
гетманом учинить пагубу вашему престолу. Мы сердечно скорбим о
таких изменнических видах против вашего престола и не желаем, чтобы цел оставался враг, чрез которого пала бы стена благочестия
нашего, когда вы сами государи для того и мир с польским
королем постановили, чтобы сияло благочестие>. На обертке этого
подметного письма было написано, что воевода должен передать-
его самим государям, а не иному кому-для вручения, потому что
изменник, будучи в Москве, раздавал ближним боярам многие
сокровища за то, чтоб те при всяком удобном случае держали
его сторону. .
Письмо это было переслано в Москву, а из Москвы
отправлено в Батурин с дьяком Борисом Михайловым, которому
приказано было уверить гетмана в неизменной к нему царской
милости. В Москве подозрение падало на некоего старца Одор-
ского, приехавшего в Киев к митрополиту Гедеону посвящаться
в сан епископа Мстиславского. Киевские воеводы задержали его
и взяли у него какие-то листы польского и латинского письма, которые почему-то показались подозрительными и теперь
отправлялись к гетману.
Борис Михайлов прибыл в Батурин 8 апреля. Прием ему был
очень почетный. За пять верст от города встречал его генеральный
хоружий Ломиковский. По прибытии в Батурин царский посланец
остановился на постоялом дворе, и гетман прислал за ним свою
карету. На гетманском дворе встречали его генеральные старшины
и пятьдесят знатных батуринских обывателей, а сам гетман стоял
на крыльце своего гетманского дома и поклонился ему до земли.
1 В изгнании (польск.).
438
<У нас, - сказал Мазепа, - так издавна ведется: как приедет
к нам лицо от царского пресветлого величества, то генеральные
старшины сходятся и радуются, и на радости у гетмана бенке-
туют, и тебя, Борис, нам невозможно так же не почтить>.
Посланник извинился недомоганием и уехал в той же
гетманской карете в свое помещение. Отложили свидание до будущего
времени. В назначенный для того день Бориса Михайлова
привезли снова. Мазепа встретил его на крыльце и ввел в свои покои.
Свидание с царским посланником происходило наедине.
Соображаясь с данным наказом, Борис Михайлов, вручивши
Мазепе подметное письмо, говорил гетману: <Кто бы мог быть
таким недругом, что подкинул письмо? Не Одорский ли? Не взять
ли бы его тотчас из Киева и привезти в Батурин на допрос?>
Дьяк сообщил гетману и другие подозрения: на некоего поляка
Искрицкого, недавно приезжавшего в Малороссию и желавшего
видеться с гетманом, и на одного священника, который приезжал
в Киев просить благословения у митрополита на постройку церкви
в Корсуни. <Этому попу, - сказал дьяк, - не следует дозволять
строить церкви в Корсуни, а дать бы ему священническое место
где-нибудь на левой стороне, для того чтоб отвадить ездить к нам
с правой стороны и подговаривать жителей к переселению с левой
стороны на правую>.
Проглядевши поданное подметное письмо,” гетман поднял глаза
к образам и произнес: <О, Пресвятая Богородица! Ты зриши мою
убогую и грешную душу. Ты веси, как денно и нощно
непрестанное имею попечение, как бы их царским величествам до
конца живота услужить и за их государское здравие кровь пролить.
Мои злодеи не спят и о здравии моем нудятся: ищут, чем бы
могли меня поткнуть и погубить. На тебя, Богородица, моя
надежда, что верная и истинная служба великим государям и мое
радение до сего не допустят>-.
Затем гетман рассыпался в клятвах и уверениях в том, что
никогда не имел помышления делать какой-либо вред великим
государям. <Письмо это, - говорил он, - написано не в Польше
и не поляком. Это показывают слова, каких в польской речи
совсем нет. Думаю, это письмо написано здешними людьми, и
притом не одним; в двух местах оно переправлено другим почерком.
Это сочинил какой-то малороссийский уроженец левой стороны
Днепра, притом часто бывавший в Москве. Подозреваю Михаила
Василевича Галицкого: природа у него такая, что влечет к тому, чтобы другим делать зло и в людях посевать смуту. Когда я был
в Москве, о№ всякими способами старался привлечь царя на гнев
против меня. Тогда он для себя самого добивался гетманства. И
прежде, когда еще я был генеральным асаулом, он составил
подметное письмо, в котором написал, будто я гетманского сына Се-
439
мена и дочь его, что была за боярином Шереметевым, отравил и
на самого гетмана болезнь глазную наслал; только бывший гетман
не поставил этого ни во что. Будучи гадяцким полковником, он
самовольно сносился с крымскими мурзами и бывшего гетмана
подбивал, чтобы тот надеялся на дружбу крымцев, а на того же
гетмана писал подметные письма. Когда Михаила от полковниче-
ства отставили, он жил в Москве, а теперь услыхал я, что его
отпустили из Москвы в свои маетности в Лебединском уезде.
Думаю, напрасно ему дозволяют жить в малороссийском крае; будет
из того вред: он уйдет либо на Дон, либо в Крым, либо в