Руина, Мазепа, Мазепинцы
Шрифт:
Господствовал беспорядок; незаметно было ни заботливости о
спасении армии, ни дисциплины. Король, всегда отважный и
самонадеянный, все еще верил в стойкость своих шведов и в
волшебную силу своих речей.
<Пусть только увидят меня солдаты верхом на лошади, -
станут они сражаться так же храбро, как и прежде>, - говорил он.
716
‘ <Нет, ваше величество, - отвечал ему Гилленкрок, - если
неприятель явится, то многие наши солдаты или положат оружие, или бросятся в воду, чтобы спасти свою честь>.
Тотчас стало оказываться, что король заблуждался насчет
воинственной стойкости своих воинов. Многие самовольно стали
овладевать паромами, приготовленными их товарищами для себя, а не для них. Тогда Мазепа стал умолять короля переправиться
как можно скорее через Днепр и уходить в турецкие владения.
Стали рассуждать, каким путем уходить, потому что
представлялось два пути: в Крым к хану - подручнику турецкого
султана, или в Бендеры - к сераскиру-паше. Многие склонялись
к тому, чтоб уходить в Крым, полагая, что там за них станет
готовая воинственная сила орды. Случившийся здесь какой-то
татарский мурза обещал Левенгаупту сам проводить войско через
степь. На пути в Крым, представлял он, после Днепра не будет
уже больших рек, через которые трудно было бы переправиться.
Но Мазепа советовал избрать путь на Бендеры. <Следуя в
Крым, - говорил он, - нам придется проходить слишком
большое степное пространство и русские, погнавшись за нами с
большою силой, могут нагнать нас, тогда как много-много на
пятый день мы уже достигнем границы и будем безопасны>.
Король не решался ни на то, ни на другое; он никак не мог
победить в себе чувство стыда при мысли, что он побежит от
неприятеля.
Тогда Левенгаупт, уговаривая короля, стал перед ним на
колени и говорил:
<Всемилостивейший государь! дозвольте спасти вашу особу, пока еще возможно. Если неприятель сюда явится, то всех нас
истребит или в плен заберет>.
<Нет, нет, ни за что, - говорил с жаром король, - не покину
своих солдат. Вместе будем обороняться, вместе погибнем!>
<Невозможно, - говорил Левенгаупт, - солдаты, видимо, упали духом; местоположение здесь неудобно для обороны.
Повторяю: нас непременно или истребят, или в плен заберут. Бог
поставил ваше величество правителем народа, и вы должны
будете отдать Богу отчет за него. Если спасете вашу особу, то
найдете еще способ спасти отечество’ и всех нас, своих
несчастных подданных. Если же попадете в неприятельские руки, тогда все пропало>.
<Я, - сказал решительно король, - согласен скорее попасть
в неприятельские руки, чем умышленно покинуть войско>.
Пришел Гилленкрок и пристал к совету Левенгаупта.
<А что будет со мною, если русские возьмут меня в плен?> -
спрашивал король.
Гилленкрок отвечал:
717
<Сохрани нас Бог от этого!.. Но если бы такая беда нас
постигла, то русские влачили бы вашу особу с триумфом по своей
земле и вынудили бы от вас унизительные для Швеции условия>.
На это Карл сказал:
<Шведы не будут обязаны соблюдать условия, вынужденные
от меня насилием>.
<Вы сами, - сказал Гилленкрок, - не предадите себя
такому бесчестию и не подумаете о своих верных подданных, чтоб
они нарушили обещания, данные их королем хотя бы вследствие
насилия>.
Карл вдруг опомнился и сказал:
<Господа! Не верьте тому, что я сейчас говорил>.
Но когда генералы принялись снова его уговаривать, Карл
уже не возражал им, а порывисто произнес: <Господа, оставьте меня в покое!>
Все в тихой скорби от него удалились. Но вошел к королю
генерал Крейц, и неизвестно, одумался ли король, или речи Крей-
ца подействовали на него более, чем речи Левенгаупта и Гиллен-
крока, только Крейц, вышедши от короля, сказал генералам: <Король решается оставить свою армию и переправиться через
Днепр>.
Мазепа, видя упорство короля, которое могло довести до того, что появятся русские, стал заботиться о собственном спасении и, не дожидаясь более, чем кончатся толки у короля с его генералами, поспешил воспользоваться стоявшими судами и часов в шесть
вечера переправился через Днепр с своими единомышленниками и с
несколькими козацкими госпожами. Он успел захватить с собою
два бочонка с золотыми монетами. Мазепа заторопился бежать
именно тогда, когда у короля с генералами шла речь о том, что
станется с королем, если его возьмут в плен; он знал, что как ни
тяжел был бы такой плен для шведского короля и для шведского
войска, но о том, что сталось бы с ним, приходилось уже думать
только ему самому, а не его союзникам. Говорят, что в это время
Карл выказал Мазепе свое неудовольствие и назвал его своим
обольстителем, и хотя шведский историк, сообщая это сведение, отвергает его, но оно не лишено правдоподобия, тем более что сам этот
историк не находился тогда уже при короле.