Руина, Мазепа, Мазепинцы
Шрифт:
было от тринадцати до четырнадцати тысяч, но из них тысяч
до пяти было нездоровых и раненых, так что годных к бою
могло набраться не более как от восьми до девяти тысяч.
Левенгаупт сказал полковникам: <Проезжайте по своим полкам и
спросите солдат, будут ли они драться>.
Когда сделаны были полковниками такие запросы, три полка
объявили, что готовы биться на жизнь и на смерть. Мужественнее
всех заявила себя рота Альбедиля, состоявшая из самых опытных
солдат. Когда подошли к ним, они лежали на земле и читали
молитвенники. Им сделали запрос. <Зачем это нас
спрашивают?
– сказали они, поднявши головы.
– Нас прежде не
спрашивали; скажут, бывало, только: вперед!
– и мы идем>. Но иные
не с такою охотой отзывались, хотя и не противились из чувства
стыда, чтобы не показаться трусами; некоторые же не дали
никакого ответа. Обо всем этом принес Дукер известие Левенгаупту, заметивши тогда же, что те, которые больше обещают и храбрятся, 720
первые убегают. Дисциплины в войске совсем не стало. Солдаты
самовольно расхищали багаж.
Между тем Меншиков, вслед за Дукером, прислал
парламентера к Левенгаупту и торопил шведского военачальника
скорейшим ответом. Левенгаупт выпросил еще один час и поехал сам
лично обозревать свое войско. Он узнал, что во многих полках
недостает уже половины солдат, а многие сдались уже русским, не дождавшись команды. Ясно было, что Меншиков не станет
уже ждать более, и надобно было на что-нибудь решаться. В
полдень Левенгаупт, соображая, что король уже отъехал далеко, послал сказать Меншикову, что сдается на капитуляцию.
Запорожцы умышленно были изъяты от капитуляции Меншиковым.
Узнавши это, они бросались в реку, предпочитая добровольную
смерть мукам, которые ожидали бы их, если б они сдались
русским. Их примеру последовали некоторые раненые шведы; они
не хотели идти в плен к русским, которых считали лютыми
варварами. Они срывали сами с себя повязки и бросались в Днепр.
Два шведских офицера прокололи друг друга шпагами. Но
большинство вообще было довольно. Сдались в качестве
военнопленных: три генерала, 11 полковников, 14 подполковников, 20
майоров, 250 капитанов, 300 поручиков, 320 корнетов и фендрихов
и от тринадцати до четырнадцати тысяч рядовых. По русским
известиям, число пленных - по одному - простиралось до 16
275 человек, по другому - 15 753, по третьему всех взятых в
Полтавском бою и в Переволочне - 16 947.
Все запорожцы лишены были всякой надежды на
сколько-нибудь милостивое и человеколюбивое снисхождение к себе, но не
у всех достало отчаянной решимости утопиться в Днепре. Со
шведским войском взято было их в плен русскими 220 человек.
Вслед за Меншиковым приехал в Переволочну сам государь.
Тогда бывшие с Мазепою малороссияне, не успевшие с .ним
переправиться, терпя голод, решились отдаться на милосердие
государя. По известию Голикова, царь оказал всем им пощаду, ограничивши кару над ними только тем, что приказал их обратить
из Козаков в поспольство, т. е. в мужиков, и запретил им носить
оружие. Это, вероятно, были прежние мужики, только недавно
поступившие в козаки по приглашению Мазепы, увлекшись давно
уже господствовавшею в поспольстве страстью окозачитьея. Таких
было тогда 2700 человек. Не так милостиво относился царь к
запорожцам, которые с своею Сечею были уже обречены царем
на истребление в видах государственной безопасности и
спокойствия. Их заковали и более виновных отправили на казнь, а
других - на вечные времена в Сибирь. Государь принял очень
ласково пленного Левенгаупта и всех его офицеров. Узнавши от
них, что шведский король побежал в Турцию, Петр отправил в
721
погоню за ним бригадира Кропотова и генерал-майора
Волконского с четырьмя конными полками.
Шведский король с остатком своей армии и Мазепа с кучкою
соумышленников бежали по дикой степи в совершенном бездо-
рожьи. Сначала за Днепром почва была болотиста, покрыта кое-
где камышом и осокою, но потом беглецы очутились в
необозримой степной равнине, в которой однообразие нарушалось кое-где
выдававшимися из степного уровня возвышениями. По всем
сторонам не мог увидеть глаз ни человеческого жилья, ни людей, ни домашних животных; беглецы увидали только множество дичи
в высокой траве, никогда не кошенной и не сожигаемой. Не было
ни малейшего признака леса. Туда шел путь в Брацлавское
воеводство, путь, по которому ходили чумаки: там была
проложенная последними дорога; там были еще развалины прежнего
жительства, уничтоженного эпохою <Руины>. Беглецы не пошли по
этому пути, потому что их там могли удобнее нагнать русские.
Они свернули влево и пошли не по проложенной дороге, а по
такой девственной степи, что, казалось, нога человеческая не
ходила там с сотворения мира. Идучи по степи, шведы охотились
за дичью и за одичалыми овцами, которых встречали там во
множестве. У некоторых шведов сохранилась провизия, взятая с