Руина, Мазепа, Мазепинцы
Шрифт:
пепелища, и послали Орлику письмо, в котором объявляли себя
верными подданными русской государыни, и просили уже более не
писать к ним.^
Не вспыхнуло европейской войны в том виде, в каком
желательно было мазепинцам для их видов; не утвердился Станислав
Лещинский на польском престоле, не помог ему зять его, французский король, которого малороссияне считали
могущественнейшим государем между всеми христианскими государями; не
удалось поссорить Швецию с Россиею. Более надежды, казалось,-, было на Турцию; и действительно, вскоре началась война, прославившая имя Миниха. Орлик на этот раз хотел сюда связать
украинский вопрос и опять попытался в 1730 г. послать в
Запорожье послание, в котором представлял, что он принес присягу
избавить Украину от мучительства московского; упрекал запорож-.
цев за то, что они отступили от него, избранного вольными
голосами гетмана, и-отдались под протекцию неприязненной
Москвы;, выражался, что они тем змею у себя на груди пригрели и
отчизну свою и самих себя погубили, что они не жалеют
несчастной своей матери Украины, не трогаются воплем матерей, отцов, сестер и братьев своих; извещал, что на немировском конгрессе, куда съезжались уполномоченные воюющих держав рассуждать о
мире, русские послы называли запорожцев плутами и ворами, которые, верно не служа ни русским, ни полякам, ни туркам, только производят нарушение мира между соседними державами.
Орлик уверял, что у российского правительства есть намерение
взять за караул кошевого атамана и с ним всех старшин сечевых, всех же остальных запорожцев оставить на произвол турок и
татар: хотят - всех истребят, хотят - всех в неволю заберут.
Таким образом окончательная погибель угрожает козачеству.
Эта грамота послана была генерал-фельдмаршалу Миниху, не
только не бывши прочитанною, но даже распечатанною.
796
Воротившись в прежнее отечество, запорожцы на первых
порах вели себя самым одобрительным образом. Они деятельно
участвовали в войне против турок и помогали Миниху в его славных
подвигах.
Орлик с своим малочисленным кружком эмигрантов не мог
помешать заключению белградского мира, прекратившего войну
России и Австрии с Турциею. Вопрос украинский не выступал
тогда на сцену. Тогда уже можно было видеть, что он был
вычеркнут из ряда вопросов европейской политики.
Только, так сказать, последушки прежнего проскальзывали еще
некоторое время, но то были искорки, не дававшие ни света, ни
огня настолько, чтобы для всех быть заметными и жгучими. В 1757
году резидент русской государыни при варшавском дворе проведал, что в Крыму близко ханской особы проявились два малороссийские
эмигранта - Федор Мирович и Нахимовский. Они сообщали
бригадиру французской службы Орлику, что из Запорожской Сечи
приезжало к хану посольство под видом торговых дел с целью
изъявить хану о желании запорожцев перебраться в ханские владения, потому что запорожцы были недовольны постройкою московской
крепости на урочище Микитином Роге, поставленной на земле, которую запорожцы издавна уже привыкли считать своею
неприкосновенною собственностью. Нахимовский и Мирович говорили с
запорожскими посланцами и старались усилить неприязненные
чувствования к России. Москаль, - говорили они, - вас, запорожцев, совсем окружил своими крепостями и словно вас под караулом
всех держит, а земля, на которой он строит свои крепости, не его
земля, а ваша, запорожская, дарованная вам когда-то польскими
королями; границы же московской земли доходят только до Севска, а никак не до Ингула и Ингульца.
Тогдашний малороссийский гетман Разумовский получил об
этом известие из Петербурга разом с высочайшим рескриптом, повелевавшим иметь осторожность на счет лиц малороссийского
происхождения, проживавших в Крыму, в Молдавии и в Польше.
По этому поводу Разумовский писал графу Воронцову, что в
Малороссии все спокойно, и только каких-то двое или трое
бездельников, живущих в Крыму, по давней связи своей с этим краем, <будучи заражены старинными мыслями, по старинному пишут
и рассуждают, забыв то, что Украина после того времени, можно
сказать, что совсем переродилась, и совсем не то правление, не
такие правители, не те, почитай, люди и, следовательно, не те
уж и мысли в них пребывают>.
В заключение всего гетман находил, что’ <можно сих плутов
оттуда украсть или каким способом истребить>, но не ручался
за успех, а только изъявлял, что с его стороны в этом деле
<старание удобовозможное употреблено будет>.
797
Таким образом орган верховной власти в Малороссии
готовился прибегнуть к таким мерам против преступников, которые
были нравственно преступнее того, что признавалось
государственным преступлением. Впрочем, гетман Разумовский не брал на
себя совершения такого дела иначе, как только тогда, когда
получит разрешение и повеление свыше. <Сие дело, - выражался
Разумовский, - как весьма деликатное и требует политического
размышления, то я собою отнюдь действовать не дерзаю, ежели
мне не повелено будет свыше, а вам, яко другу моему, мое мнение
открываю для единственного вашего знания. Я хотел было о сей
материи письмо писать к персоне ее императорского величества
с представлением моего мнения, только поудержался с тем. Ежели