Рука Москвы. Разведка от расцвета до развала.

Шебаршин Леонид Владимирович

К концу года я начал осваивать очередную область информационно-аналитическую. Здесь интенсивность работы оказалась неизмеримо большей, чем в неторопливом управлении «Р». Поток информации не останавливается ни на минуту, надо прочитывать огромное число информационных сообщений, поступающих из-за рубежа по каналам разведки, улавливать в них самое важное. Для этого надо следить за еще более широким потоком открытой информации — сообщениями телеграфных агентств, печати, телевидения, читать сводки радиоперехвата. Нельзя, чтобы поток текущей информации увлек за собой человека. Необходимо видеть логику в хаотичном нагромождении событий, а это возможно только при условии знания их истории, видения

их в более широком региональном и мировом контексте. Нужно следить за иностранной и отечественной фундаментальной литературой, читать научно-исследовательские материалы, специализированные журналы.

Я оперативный работник, а оперативным работникам в свое время было свойственно несколько снисходительное отношение к сотрудникам информационной службы, на неофициальном языке— «информаторам». Не избежал этого греха и я, о чем мне напомнил мой старинный товарищ П.М. Кирсанов, ветеран информационной работы. «Помнишь, когда-то, очень давно, мы тебя спрашивали, не хочешь ли перейти в наш отдел? Ты сказал — вот на чем-нибудь погорю, тогда и окажусь у вас».

В последующие годы мне не раз приходилось предупреждать оперативных работников против недооценки информаторов. Это удивительные люди, своеобразная корпорация мыслителей, безотказные, знающие все и могущие все. В нашем деле важно не только добыть секретную информацию — необходимо осмыслить ее, сопоставить с тем, что уже известно, привести сведения в удобопонятный компактный вид.

Информация должна быть практически полезной для адресатов, для тех, кто вырабатывает политику страны.

Конец 1983 года был омрачен трагедией. Скончался мой дорогой и незабвенный друг Юрий Васильевич Нефедов. Этот жизнерадостный, беспредельно добрый, талантливый человек мучительно и долго умирал от раковой опухоли головного мозга. Его не спасли две операции, и последние четыре месяца своей жизни он лежал парализованным, лишенным речи и медленно угасал. Ушел человек, бывший мне опорой и утешением в тяжелые дни. На его похоронах я плакал.

Много лет назад судьба свела нас с Ю.В. Нефедовым в ПГУ. До этого Нефедов работал во внешнеторговом учреждении, и работал весьма успешно. Однако... обаяние нашей профессии сделало свое дело. Нефедов стал разведчиком. У Юрия Васильевича был редкий и неоценимый в нашей работе дар доброго отношения к людям, живой ум, желание работать. Мы подружились, и много лет у меня не было человека дороже и ближе, чем он.

А через несколько дней последовал еще один удар. От приступа астмы в ночь на 13 января 1984 года скончалась наша дочь Таня. Ей было всего девятнадцать с половиной лет. Год назад, в день нашего возвращения из Тегерана, была ее свадьба. Она умерла, ее сыну Сереже, нашему внуку, было полтора месяца. Он спал в своей кроватке.

За что так безжалостно била меня судьба?

Вскоре последовало еще одно трагическое событие — смерть Ю.В. Андропова. В разведке его ценили, и он высоко ценил разведку. Будучи Председателем КГБ, занимая высочайшее партийное, а следовательно и государственное, положение, Андропов поддерживал постоянный контакт с ПГУ.

В 1974—1981 годах мне пришлось побывать у него шесть раз. Можно представить себе душевный трепет рядового оперативного работника, который идет на прием к председателю. Ощущение скованности, волнение исчезли сразу же после первого крепкого рукопожатия. Юрий Владимирович, думается мне, обладал даром располагать к себе людей своей безыскусной, абсолютно естественной манерой общения. Коллега разговаривал с коллегой. Его интерес к мнению собеседника был искренним, вопросы задавались по делу, по тем проблемам, которые именно в тот момент требовали выяснения. Андропов допускал возражения, кажется, не прочь был поспорить и охотно шутил.

Он принимал меня накануне и во время моей иранской командировки. «Смотри, брат, — напутствовал он меня перед отъездом,— персы такой народ, что мигом могут посадить тебя в лужу, и охнуть не успеешь!» Как бы продолжая какой-то спор, Юрий Владимирович предупредил против иллюзий по поводу непрочности и недолговечности власти шиитского духовенства (Хомейни лишь недавно вернулся в Иран). И добавил, что надо внимательно разобраться в потенциале демократического движения: «Думается мне, что перспективы у левых в Иране нет». Юрий Владимирович оказался прав.

И еще однажды Андропов удивил и порадовал меня. Он посоветовал мне прочитать «18 брюмера» Карла Маркса для того, чтобы глубже понять иранские события. Именно это я уже сделал раньше, меня поразила применимость многих мыслей Маркса к иранской ситуации, изящество его формулировок. Удивительно было то, что это увидел один из руководителей того периода, когда живой самостоятельной мысли, казалось, уже не было места в высоких сферах.

Мы горевали по Андропову.

В 1984 году я побывал в Афганистане. В первый раз я был в Афганистане почти мальчишкой, в 1958 году, когда направлялся в Пакистан. Поездки в Афганистан стали регулярными. Больше двадцати раз приземлялся я в Кабуле, довелось познакомиться там с Б. Кармалем, Наджибуллой, со многими членами афганского руководства различных периодов, другими интересными людьми.

Афганская эпопея долго не перестанет привлекать внимание ученых, публицистов, писателей. Она еще не закончена. Трудно будет тем, кто захочет написать ее подробную и объективную историю. Слишком много участников, большая роль американских и пакистанских спецслужб, которые едва ли захотят раскрывать свои секреты, природная склонность афганцев к интриге, своеобразие страны и народа — вот препятствия, которые придется преодолевать исследователям.

Я не вел дневников и не пытаюсь восстановить даже канву событий и высказывать предположения о мотивах действий основных лиц афганской драмы. Этим надо заниматься всерьез. Но сохранились наброски, которые я делал для себя, скорее даже для семейной памяти, сразу после возвращения из очередных поездок в Афганистан.

АФГАНИСТАН

Я проснулся перед рассветом от крика муэдзина и тут же вновь уснул. Разбудил меня сильный раскат грома почти над головой, потом еще один. За окном, в узкой щели между шторами, серели неплотные утренние сумерки. А может быть, подумалось мне, темно от низкой грозовой тучи. Сейчас хлынет ливень, зашумит по листве, по крышам, по дорожкам сада. Закрыл глаза, но последовал еще оглушительный удар, а потом еще четыре, с совершенно равными интервалами. Рассеялись предрассветные грезы о ливне. Город подвергался обстрелу крупнокалиберными реактивными снарядами. Где-то в предместьях, после утренней недолгой молитвы, правоверные нажали на спусковую кнопку или рычаг или замкнули контакт пускателя (не знаю, как действует эта установка) — и напомнили всем, всем, всем, что война продолжается.

Место действия— Кабул, время— майское утро 1988 года. Первые колонны советских войск уже пересекли Государственную границу в районе Термеза, чтобы никогда не возвращаться в Афганистан.

Вечером вновь громыхнуло над городом. Это был не гром, а какая-то осатанелая короткая дробь гигантского барабана, от которой содрогнулись стены. Реактивная артиллерия 40-й армии била по районам предполагаемого нахождения противника.

На следующее утро, через несколько минут после намаза, над городом вновь прогремел гром, не предвещающий, увы, скоротечной весенней грозы.