Рукопись, найденная в чемодане
Шрифт:
– Знаете, я сам немного играю, – сказал я. – Не то чтобы хорошо, но достаточно, чтобы оценить того, кто действительно знает, чем занимается; достаточно, чтобы понять, что Моцарт был посланником небес. И я думаю, что он знал об этом, еще будучи ребенком. Знаете, все время приходится слышать о Фрейде, Марксе и Эйнштейне. Мне кажется, что поистине великим из них был только Эйнштейн, но даже и его совершенно затмевает Моцарт, который, по моему мнению, был величайшим человеком, когда-либо жившим на земле.
– Да, –
После несколько неловких мгновений, когда никто из нас не мог ничего сказать, потому что сказать надо было так много, Смеджебаккен внимательно посмотрел на меня.
– А, вы из того самого ресторана!
– И с той самой крыши, – добавил я.
– Да, та самая крыша! И кофе.
– Я его ненавижу, – сказал я, глядя на его чай.
– Пойдемте в дом, – сказал он мне. – Здесь становится холодно. Посидим на кухне.
– Вы пьете чай?
– Если вы войдете в дом, – сказал он, – я вам все объясню.
– Не понимаю, как это человек, которому достало ума раскусить, что такое кофе, может позволить себе оправдывать чаепитие.
Смеджебаккен наклонился над кухонным столом, протянув правую руку к выключателю. Когда он дернул за шнур, помещение заполнилось теплым светом, а его лицо засияло, как тыква.
– Я далек от совершенства, – ответил он.
– Но предаваться наркомании в собственном доме, на виду у своей семьи…
– Они меня простили.
– Почему вы не бросите?
– Я становлюсь старше, – сказал он, – и все яснее понимаю, что не могу уже разворачиваться с той же легкостью, с какой мне удавалось это в молодости. Тогда я мог по нескольку дней обходиться без сна, мог работать до упаду, а потом, ненадолго вздремнув, приняться за дело снова. Казалось, конца не будет ни мощи моей, ни энергии. Но теперь у меня не так много жизненных сил, чтобы намечать по шестнадцать оргазмов на день, и гораздо меньше, чтобы их достигать. Нынешний я, хоть и стал мудрее, с физической точки зрения отношусь едва ли не к другой породе. Было время, когда избыток энергии искажал все мои воззрения.
Да и как могло быть иначе? Я думал, что достижимо все на свете, а время движется с достойной сожаления медленностью. Трудно поверить, но мне хотелось, чтобы оно шло быстрее. Я, бывало, ночь напролет слушал музыку, а весь следующий день укладывал шпалы. Потом молодость меня покинула, сбежала, как трус от ответственности. И теперь, когда я изрядно уже покоптил свет, мне требуется больше сил, чем у меня имеется. Я не знал, что мне делать. Знал только, что мне необходима была энергия.
– И вы решили найти искусственный заменитель?
– Да!
Он вскочил и выбежал за дверь. Я подумал было, что им двигал стыд, но через минуту он вернулся с книгой, которой так сильно стукнул по столу,
– «Наркотические растения», автор – Уильям Имбоден! – провозгласил он взволнованным голосом. Потом стал быстро перелистывать страницы, пока не нашел нужный отрывок. – «В Тибете, – стал он читать, – усталым лошадям дают большие чаны с чаем, чтобы повысить их трудоспособность. Говорят, благодаря своим чайным рационам они резвятся как жеребята. Расстояние между деревнями определяют количеством чашек чая, необходимым для поддержания сил человека, идущего по этому маршруту. Установлено, что три чашки приравнивают здесь к восьми километрам».
Он резко захлопнул книгу. Все эти шлепки и хлопки были, несомненно, результатом воздействия чая.
– Если это дьявольское зелье, – сказал он, – так ободряет совершенно невинных животных, находящихся ужасно высоко над уровнем моря, то почему я должен его отвергать? Чай, будучи прозрачным и светлым, не оскорбляет, как кофе, отсутствием чистоты. Ведь основной загвоздкой, связанной с кофе, является его цвет, не так ли?
– И цвет, и многие другие ужасы, – высказал я свое мнение. – Конформизм, привыкание, умственные недуги, и проч., и проч.
– Согласен, но вот в чае есть нечто чистое и светлое, не правда ли? Признайте.
– Не знаю, не знаю. Как-то раз в Буффало я выпил чашку чая, и она стала бы причиной моего самоубийства, если бы под рукой у меня оказался пистолет.
– Я католик, – объявил Смеджебаккен. – Самоубийство для меня исключено. Какие там еще недостатки?
– Слабость характера?
– Да, характер у меня слабый, – сказал он. – Мне это известно с тех самых пор, когда я не сумел стать президентом Соединенных Штатов.
Взглянув на него, я сказал:
– В таком случае, я не уверен, что вы подходите для моего проекта.
По блеску в его глазах я понял, что он не хочет оставаться за бортом, поэтому, чтобы поглубже вонзить крючок, я поднялся со стула.
– И все же, – сказал он, – я никогда не выпил ни единой чашки кофе. И сломал сотни кофеварок, во имя всего справедливого и доброго.
– Это достойно восхищения, – сказал я, снова усаживаясь.
– Скольких людей, ломавших кофеварки, вы знаете?
– Только себя.
– Тогда, может, даже если мы не похожи, даже если вы какой-то там банкир, представитель, так сказать, высшего класса, нам с вами стоит поработать вместе.
– Вы не так меня поняли, – сказал я. – Я начинал как посыльный, давным-давно, а теперь занимаюсь физическим трудом в подземном золотохранилище.
– В самом деле?
– Да. И мне это некоторым образом нравится. Это просто. Это поддерживает меня в форме, и мне не приходится уделять внимание бессмысленным деталям. Я целый день могу предаваться своим мыслям, как заключенный в одиночной камере.