Рукопись Платона
Шрифт:
Не чувствуя под собою ног, Вацлав двинулся к карете, почти уверенный, что найдет в ней княжну Марию — раненую, а быть может, и мертвую. С каждым шагом ему открывались все новые подробности страшного зрелища: выбитые стекла, зверские рожи лежавших на мосту людей, разбросанное повсюду оружие, лошадиный труп на дороге по ту сторону оврага... Вокруг стояла странная, какая-то мертвая тишина, как будто Вацлав блуждал среди театральных декораций. Эта тишина и безлюдье там, где минуту назад гремела пальба, сильно действовали на нервы, и Вацлав подскочил как ужаленный, услышав восклицание Хесса:
— О майн готт!
Огинский резко
Он бросился к ней и, не добежав двух шагов, остановился в мучительной растерянности, не зная, что сказать. Встреча, которую он представлял себе сотни раз, получилась нисколько не похожей на те картины, что рисовало ему воображение. Под его ногой скрипнули доски настила; за сломанными перилами моста журчала вода и о чем-то таинственно шептались кусты. Фыркнула лошадь; горестно вскрикивал, склоняясь над бездыханными телами, толстяк-немец; усатый кучер Вацлава, поняв, что стрелять уже не придется, приставил ружье к ноге. Княжна смотрела на Вацлава, и ее глаза, в сумраке казавшиеся неправдоподобно огромными и черными, темнели сквозь вуаль. Потом губы ее дрогнули.
— Вы, сударь?! — произнесла она удивленно. — Вот так встреча... Право, вы будто нарочно выбираете для своего появления самые эффектные моменты...
С этими словами она вдруг качнулась вперед. На мгновение Огинскому даже почудилось, что она намерена броситься ему на шею, но он опомнился как раз вовремя, чтобы подхватить лишившуюся чувств княжну и не дать ей упасть рядом с трупом застреленного ею разбойника. Пистолет Марии Андреевны выпал из ослабевшей руки, шляпка свалилась, и Вацлав полной грудью вдохнул дурманящий аромат ее волос.
— Майн готт, — сказал позади него Хесс и дулом пистолета, как заправский вояка, сдвинул на затылок шляпу. — Как это романтично!
Втроем они обшарили мост и дно оврага, надеясь найти живых, но обнаружили только троих мертвых разбойников, одну убитую лошадь и кучера княжны, который лицом вниз плавал в мелкой воде под мостом, зацепившись полой ливреи за корягу. Одежда бедняги была разорвана в нескольких местах, горло перерезано от уха до уха, а исцарапанная рука все еще сжимала кнут. Кучеру Огинского, самому Вацлаву и веселому немцу пришлось изрядно попотеть, оттаскивая на обочину мертвого жеребца, которого княжна свалила из старинного мушкетона.
Княжна все это время оставалась в своей карете, куда ее отнес Огинский. Занавески на разбитых выстрелами окнах были опущены, и Вацлав изнывал от беспокойства, не зная, все ли в порядке с Марией Андреевной, пришла ли она в себя и не требуется ли ей помощь. Когда мертвый конь был наконец убран с пути и кучер зажег огонь, Вацлав отобрал у него фонарь и заглянул в карету.
Мария Андреевна, сидя в полной темноте, деловито заряжала карабин. Она сноровисто работала шомполом, забивая пыж; на сиденье перед нею лежали четыре пистолета — судя по виду, уже заряженных, — а в углу кареты стоял короткий мушкетон со смешным раструбом на конце ствола. Пороховница, замшевый мешочек с пулями и сумка с войлочными пыжами были тут как тут; на лбу княжны в такт ее движениям подпрыгивала выбившаяся из прически темная прядь. Огинский, ожидавший
— Простите, сударыня, — сказал он с поклоном, — я рад, что вы уже оправились, и хочу сообщить вам, что дорога свободна. Можно ехать.
— Подождите, сударь, — остановила его княжна, поневоле копируя тот излишне светский тон, которым от растерянности говорил Вацлав. — Прежде я хочу знать, вы очутились здесь волею случая или, быть может, нарочно приехали, чтобы повидаться со мной?
Ее неожиданная прямота смутила Огинского еще больше, и ему пришлось сделать над собою усилие, чтобы заговорить снова.
— Трудно вообразить себе случай, волею которого я мог бы оказаться столь далеко от дома, — ответил он. — Но не стану кривить душой: хоть я и ехал именно к вам, вышло это почти случайно. Мой товарищ, с коим я столкнулся по дороге из Варшавы в Петербург, направлялся в ваши края, и я решил, что это перст судьбы.
— Перст судьбы? — Княжна забила пыж, убрала на место шомпол и деловито осмотрела курок карабина. — Как это понимать?
В ее голосе Вацлаву почудились звенящие нотки, говорившие о том, что княжна еле сдерживает подступающие слезы, и он, склонив голову, ответил напрямик:
— Я подумал, сударыня, что судьба дает мне, быть может, последний шанс загладить свою вину перед вами.
— Вину? Я не знаю за вами никакой вины, — сказала Мария Андреевна.
— Так ли? Зато я знаю. Я просто понял, что буду круглым дураком, если упущу шанс увидеться с вами. Посему, что бы вы ни сказали и как бы ни восприняли мое нежданное появление, я сейчас жалею лишь о том, что мои лошади устали за целый день езды и я появился здесь слишком поздно.
— Отчего же? — сказала княжна. — Как видите, я справилась с затруднением сама, а то, с чем справиться мне не под силу, сделали вы.
— О да! — с горечью воскликнул Огинский. — Убрал с дороги дохлую лошадь, например.
— Это не так мало, как вам кажется, — сказала Мария Андреевна. — Один разбойник наверняка ускользнул, и мне показалось, что это был главарь шайки. Насчет другого я не уверена. Я стреляла в него сквозь кусты и сомневаюсь, что попала. Вы никого не нашли под мостом?
— Только вашего кучера. К сожалению, он мертв.
— Вот видите. Значит, где-то поблизости еще бродят двое негодяев. Что бы я стала делать одна, ночью, в лесу, если бы не появились вы? И знаете что? Давайте оставим этот пустой разговор. Я искренне рада вас видеть, и вопрос мой о цели вашего приезда был задан не зря. Это очень хорошо, что вы ехали ко мне, потому что теперь мне не придется просить вас и вашего товарища быть моими гостями. Ведь он, кажется, здесь?
— Здесь, сударыня! Разумеется, здесь! Майн готт, где же мне еще быть, как не подле вас? — вмешался в их беседу Хесс, просовывая голову в карету.
— Ты что же, подслушивал? — возмутился Огинский, посторонившись.
— А вы что же, секретничали? — не растерялся немец. — В таком случае вам следовало бы найти более уединенное место. Представь же меня даме, Огинский, иначе я буду вынужден представиться сам!
Вацлав вздохнул.
— Сударыня, — сказал он, — позвольте рекомендовать вам моего старинного знакомого Пауля Хесса. У вас могло сложиться впечатление, что от него не спрячешься даже в лесу, но на самом деле это не так. Он довольно мил и недурно воспитан, хоть и прикидывается сейчас полным невежей — надо полагать, от испуга.