Румянцев-Задунайский
Шрифт:
«Милый, славный человек!.. — думала Екатерина, любуясь его красивым мужественным лицом. — За все, что ты для меня сделал, я готова взять тебя в супруги, но ты сам знаешь: на это никогда не согласится русская знать…»
Между высшими сановниками уже ходили слухи о возможности супружеского союза императрицы с Орловым. Против такого союза решительно выступил Никита Панин. По его словам, Григорий Орлов был слишком худороден, чтобы сесть рядом с царствующей особой.
— Я сделаю так, как ты советуешь, — нарушила молчание Екатерина. — Но ты не должен сегодня оставлять меня одну. Буду ждать тебя вечером. Вместе подумаем, что написать Румянцеву.
— Я приду, — пообещал Орлов.
Почти
Письма из России приходили редко. От графини Строгановой не было ни одной весточки. На водах ли она или уже вернулась домой — этого он не знал.
Последнее письмо, полученное из России, было от Бутурлина, ныне занимавшего в Москве чин генерал-губернатора. Свояк звал его домой, давая понять, что, оставаясь за границей, он, Румянцев, вредит этим самому себе, поскольку упускает случай быть отмеченным высочайшими милостями. В день своего коронования императрица удостоила милостями всех генералов, присутствовавших на церемонии. Графу Салтыкову Петру Семеновичу пожалована шпага, усыпанная бриллиантами. Многие повышены в чинах… В том же духе писали ему в Гданьск мать, жена, сестра Параша… Всем хотелось, чтобы он не оставлял службы в армии, скорее возвращался домой.
«Может быть, они все-таки правы? — подумал он. — Зачем ехать в деревню? Я солдат, а солдату без армий не жизнь».
Его мучило молчание императрицы на прошение об отставке. Уж скорее бы… Хотя он теперь внутренне и не желал отставки, отступать было поздно. Не писать же новое прошение! Теперь судьба его зависела от того, какое решение примет императрица.
Он ждал из Петербурга одно письмо, а получил сразу два — от Григория Орлова и самой императрицы. Орлов писал:
«Сиятельнейший граф, государь мой Петр Александрович! Хотя ваше сиятельство персонально меня знать не изволите, однако же я несколько как по слухам, так и делам о вашем сиятельстве знаю. При сем посылаю письмо от всемилостивейшей моей государыни к вашему сиятельству, в котором, я чаю, довольно изъяснены и обстоятельства тогдашних времен и что принудило ее величество ваше сиятельство сменить, которое я главной, так же как и все, почитаю причиной отсутствие ваше из отечества.
Знавши б мой характер, не стали бы дивиться, что я так просто и чистосердечно пишу. Ежели вам оное удивительным покажется, простить меня прошу в оном. Мое свойство не прежде осуждать людей в их поступках, как представляя себя на их место. Я не спорю, что огорчительно вам показалось, но и против того спорить не можно, что по тогдашним обстоятельствам дело было необходимо нужное, чтоб вы сменены были. Кончая сие, препоручаю себя в вашего сиятельства милость и желаю, чтобы я мог вам персонально дать объяснение причин тогдашних обстоятельств вашему сиятельству.
Граф Григорий Орлов».
Письмо Орлова обрадовало Румянцева. Он не был отвергнут, он оставался для Петербурга заслуженным генералом, с ним по-прежнему считались.
Послание императрицы оказалось таким же доброжелательным, как письмо Орлова. Государыня просила его остаться в армии, уверяя в своем дружеском к нему расположении.
«Вы судите по старинным поведениям, — писала она ему, — когда персоналитет всегда превосходил качества и заслуги всякого человека, и думаете, что бывший вам фавор ныне вам в порок служить будет, неприятели же ваши тем подкреплять себя имеют. Но позвольте сказать: вы мало меня знаете. Приезжайте сюда, если здоровье ваше дозволит. Вы будете приняты с той же отменностью, которую ваши отечеству заслуги и чин ваш требуют…»
— Что прикажете передать в ответ? — поднялся курьер, увидев, что Румянцев кончил читать.
— Передайте, что я постараюсь выехать в Петербург, как только почувствую себя лучше. Впрочем, — помедлил Румянцев, — я напишу об оном в письме государыне.
Он поднялся с оттоманки, сел за стол и стал писать ответ.
Курьер уехал из Гданьска на следующий день, а через месяц приехал снова, доставив Румянцеву, уже оправившемуся от болезни, рескрипт следующего содержания:
«Из письма вашего от 31 января усмотрела я, что вы надеетесь вскоре сюда возвратиться. Смотря то намерение ваше и чтобы не подумали вы, что, будучи отсюда в отдаленности, забыты, определила я сегодня иметь вам в команде вашей Эстляндскую дивизию и желаю притом иметь вскоре удовольствие видеть вас. Остаюсь навсегда доброжелательная
Екатерина»
За окном сияло яркое солнце. Стоял погожий мартовский день. Над деревьями возле гостиницы с шумом носились грачи, поправляя старые гнезда и устраивая новые. Весна! Она звала все живое к продолжению жизни.
Румянцев положил рескрипт императрицы в ларец, где хранились ценные бумаги, послал денщика к хозяину гостиницы сказать, что время его пребывания в Гданьске кончилось и что он намерен выехать в Петербург.
Часть третья
Глава I
Тучи над Малороссией
Вот уже вторую неделю не показывалось солнце в осеннем небе южной Малороссии. Над пожухлой степью нескончаемо плыла лохматая сырость, плыла угрюмо-угрожающе, готовая в любой час обрушиться на землю ледяным дождем или снегопадом. Дул ветер. От непогодья попряталось все живое. В благодатные дни степь обычно кишела зайцами, лисами, а тут хоть бы мышь показалась. Пусто кругом…
В сопровождении отряда охраны Румянцев объезжал границу с Оттоманской империей и подвластным ей Крымским ханством. Три дня не слезал с седла, а успел проверить лишь часть кордонов. Велика граница. На западе она начиналась у Синюхи [23] , пересекала мелководные речушки Ингул и Ингулец, после чего ровной линией тянулась к востоку до самого Машурина Шанца, что на Днепре, затем сворачивала вниз по течению реки до Конских Вод, потом снова шла на восток, не доходя Северного Донца, круто поворачивала к югу, выходила к Дону и заканчивалась у крепости Святого Дмитрия Ростовского, неподалеку от Азова, принадлежавшего туркам.
23
Синюха — река, левый приток Южного Буга.
Румянцев ехал в глубокой задумчивости. Ветер трепал легкую епанчу, забрасывал нижние края ее на голову, но он не замечал этого. Он думал о состоянии пограничной охраны. Сегодняшний выезд еще раз убедил его, что созданные здесь укрепления не стоят и ломаного гроша. В большинстве случаев они представляли собой простейшие сооружения полевого типа, охраняемые мелкими подразделениями гарнизонной службы и казачьих войск. Татары без особого труда прорывали линию укреплений, безнаказанно проникали в глубь Малороссии и с обозами награбленного добра возвращались обратно.