Румын сделал открытие
Шрифт:
– Ключи потерял от погреба…
– Да сбей ты этот замок.
– Он новый…
– Тогда терпи.
«Мулт, падла, глотку порвем!»
Услышав такое, Степаныч замер.
Сперва он не поверил. Это в баньке орут? Не любят мыться?
– Ну да, – сказал Ботаник, облизнув губы.
– Это что, получается, и в баньке пленные?
– Ну да, – мелко покивал Ботаник.
– Да зачем нам столько?
– Будут картошку тебе копать.
– Да какая картошка? Выкопали уже.
– В последний раз, что ли? Будут еще, Степаныч, хорошие урожаи, – подал голос Врач. – Хочешь поговорить об этом?
– Нет, не хочу, – обескуражено ответил старик.
– И еще, Степаныч, ты не торопись. Война
Хранитель Дома колхозника удрученно покачал головой. Вопли и брань, доносящиеся из баньки, ему не нравилась. Лежащие в траве люди ему не нравились. Он совершенно не хотел возиться с пленными. Собственно, и не собирался. Зачем ему какие-то неизвестные пленные? Это свободная территория. Мало ли что колхозников сейчас нет, Дом-то колхозника существует. И карабин в руках Архипа Борисыча не нравился Степанычу. Что такое в самом деле? На часок уснул, а ключи исчезли. Еще на часок уснул, а тут война, пленные.
– Тата!
Мы дружно повернули головы.
Из-за темной сосны выступил голый человек.
Меня мгновенно пробрало морозом. Кажется, я здорово недооценил румына. Нику Друяну всегда, наверное, недооценивали. Вид у него был неважнецкий, запястья ободраны в кровь, лицо исцарапано, но это был он.
– Брось карабин, тата!
Бросить карабин? Ботаник оглянулся.
Почему Нику голый? Если купается, то зачем ему карабин?
Ну, пленные – это понятно. Так, наверное, подумал Ботаник. И Степаныч – это тоже понятно. Старик пьет и пьет, нет ему никакого угомона. Но почему Нику голый? Почему друг сердечный в синяках, запястья ободраны? Архип Борисыч никак не мог связать концы с концами. Зачем Нику карабин, если он сейчас, наверное, снова полезет в реку? Или в баню. Весь голый… Кожа блестит… Бросить ему карабин?… А как тогда пленные?…
«Мулт, открой, падла!»
Первым не выдержал Степаныч.
– Молчать! – заорал он. – Всем предъявить путевки!
Зря он заорал. Рука Ботаника дрогнула, грохнул выстрел.
Каким-то диковинным прыжком Врач сбил Ботаника с ног, а я, перехватив карабин, уже вел оптикой по краю поляны. Вот попали, блин! Мне было не по себе, колотил озноб. Слон берет на g-семь. Вялая листва. Сломанная ветка. Пенек, поросший то ли опятами, то ли поганками. Ночной неясный мир, в котором мы только суету разводили. Броуновское движение, блин. Седые бороды лишайников, брошенная бутылка. Как без нее? Где вы видели лес, в котором бы не валялись бутылки?
– Лежать!
Но румын уже ничего не слышал.
Когда я приблизился, он лежал на спине, неестественно подвернув под себя левую ногу. Я осторожно наклонился. Я его боялся. На его серых губах запеклась кровь. Я действительно боялся румына. Не отводил ствол. Не знаю, смог бы выстрелить или нет, но не отводил. Почувствовав меня, он облегченно выдохнул: «Тотул е бине, тата… Меня убили…» В его горле нехорошо заклокотало. «Мулцумеск…» Голос упал. Наверное, он принимал меня за Ботаника. «Тата…» Улыбка на мгновение осветила усатое красивое лицо. «Е импосибил, тата… Пэкат кэ сантымплат…» Потом голое плечо передернула судорога.«Ла реведере…»
Глава одиннадцатая.
«Мефитический мясник…»
Стучал дятел.
Роальд сидел за столом.
Солнце золотило траву, примятую колесами эфэсбэшных джипов.
«Во ржи, что так была густа…» Уютно поскрипывали сосны.
– По сравнению с тем, что вы тут наделали…
– А что мы тут наделали? – с интересом протер я глаза.
– Татарин клянется, что вы специально сунули его в сырой холодный погреб, а у него тюремный туберкулез, – грубо напомнил Роальд. – Слабоумный клянется, что вы ему отстрелили палец, а у него их не так уж много, два отбили еще в какой-то драке, не гнутся. Ты, Кручинин, будто бы держал слабоумного, а Леня стрелял. А Рубик клянется, что вы напали на них, когда они, наконец, раскрыли у костра интересную книгу.
– Как называется?
– И не рассчитывай! Не твоя.
– А румын?
– Что румын?
– В чем клянется румын?
– Румын уже ни в чем не клянется.
Я понял. Кивнул. Земля пухом Нику Друяну.
– А Ботаник? – выглянул я в распахнутое окно.
– Архип Борисыч в госпитале. ФСБ ценит своих сотрудников. Даже бывших. И теща там же. Ладно, ладно, будущая теща! Все равно твоя, не злись. Заладили «ботаник, ботаник!», у этого «ботаника» тридцать лет безупречной службы.
– Они увезли мой пазл… Они увезли мой пазл…
– Да брось ты, – сказал я Врачу, вспомнив о черной спортивной сумке, заброшенной на чердак домика. Сумка это здорово грела мне сердце. – Ты зачем врал Рубику, что у твоего деда был такой же пазл?
– Они увезли его…
Роальд дружит с самыми авторитетными конторами.
Роальд знает людей, про которых мы никогда не слышали.
– Все равно эта игрушка не может принадлежать только тебе, – грубо объяснил он Врачу. – Пока совсем не свихнулся, прими как данность. – Похоже, они понимали друг друга. Это мне Роальд не доверяет силовых операций, разбора сложных дел. Мне годятся Хорь и Калиныч, румын – это уже другой порядок. – На пазле многие поломали зубы. Даже этот Нику Друяну. – Походило на то, что Роальд опять скрывал от меня какие-то важные вещи. – В специально созданном отделе Нику Друяну проделывал с пазлом самые невозможные вещи. Совал под паровой пресс, травил кислотами, облучал. Хотя, на мой взгляд, если речь идет об особом мире, – они знали что-то такое, о чем я даже не догадывался, – совсем необязательно подвергать его таким мощным воздействиям. Чтобы установить контакт с муравьями, совсем не обязательно поливать муравейник расплавленной серой.
– Они увезли мой пазл…
– Сажал я одного…
Роальд вдруг разговорился.
– Смотри, как складывается. Кондукатора расстреляли, Елены Чаушеску нет, старик застрелил Нику Друяну. И генерал Василе Милю застрелился. Не случись этого, мы, может, сейчас разговаривали бы по-румынски.
– Мы же не в Латвии, – не совсем удачно заметил я.
– Вот именно. Генерал Василе Милю оставил Кондукатора без защиты. Пришлось бежать в летнюю резиденцию. Кажется, в Снагове. Был там такой майор Ион Мареш. Это он предложил Чаушеску укрыться в казармах Тырговиштского гарнизона. – Роальд, как всегда, все знал. – Майор так клялся в верности, что уже через два дня Кондукатора схватили. Где пазл? Его спросили об этом много раз, но ни Кондукатор, ни его жена не знали, куда бежал Нику Друяну с этой странной игрушкой. Слушай, Кручинин, может, еще книжку напишешь. Может, я разрешу. К тому же, прокурор Джику Попа торопился. Он предъявил обвинение сразу по семнадцати пунктам. По любому из них Кондукатору светила «вышка». А по Румынии и сейчас ходят загадочные слухи о том, что Кондукатор почти успел заключить военный союз с высадившимися в Трансильвании инопланетянами.