Русь эзотерическая

Манскова Ольга Витальевна

– Ну, мы с Василём вовнутрь не полезем, - успокоил Виктор.
– Просто, я тут информацию о дольменах собираю. Больше всего меня интересует их местоположение. Есть у меня кое-какие идеи, но пока мало материала.

– Да я бы, конечно, вас хоть сейчас провела. Но там сейчас Людмила медитирует. Ей мешать нельзя. И к тому же, вначале мне нужно спросить у неё разрешения. Ведь она - лидер нашей группы. Такая умница! Очень духовный человек. Людмила у кришнаитов получила какое-то самое высокое, я в них не разбираюсь, посвящение. Но потом, несколько лет тому назад, ушла от них и занялась собственной духовной практикой. Она получает информацию по каналу и работает с дольменами. А с мужем со своим она давно уже живет, как сестра с братом. Поскольку её энергетика должна устремляться только к высшему. Она очень сильный, волевой, решительный человек

с необычными способностями. Йогин, в общем, настоящий.

– А она полученную информацию как-нибудь вам передает? Записывает, рассказывает? Надо же иногда и с человечеством поделиться, - донимал вопросами Виктор.

– Да, иногда - делится. Говорит о высшей роли в будущем женщин, через которых спасётся земля. Ещё о том, что сейчас существует сорок шесть миров и появляется сорок седьмой... О том, что скоро будет Переход, но точных сроков его никто, кроме посвящённых, не должен знать. Ей иногда открываются очень большие тайны Вселенной, но я не всё помню и не всё понимаю. А вообще, она такой человек, что уже постепенно переходит на космическую энергию, на питание солнечными лучами. Ей уже достаточно бывает в день съесть одно яблоко и выпить несколько стаканов воды, - закончила Марина восторженно.

И, глядя на её пышные формы, Василь подумал, что малое количество съедаемого - для Марины самый высокий показатель духовной работы.

* * *

– Всё-таки, дядя Юра, иногда мне хочется поверить в то, что Россия родит какую-то новую идею. Которая всех нас сплотит - и тому подобное... Национальная гордость, что ли, бунтует, не хочется, чтобы наша страна плелась позади всех, в хвосте у всего мира, - неспешно размышлял Николай, подливая в кашу немного постного масла.

– Любая, дать, национальная сверхидея сейчас - это начало фашизма, - отозвался дядя Юра.
– Свято верю и надеюсь, что её у нас не будет. Не прокатит до конца. А светлой идеи сейчас наш народ выработать не может. Для этого нет условий. И никто не даст сплотиться народу для чего-нибудь светлого и благородного, дубинками разгонят. Победить смогло бы только нечто грубое и сильное. Мы слишком ограничены, слишком обездолены. Снизу, так сказать, мы не сможем создать фонд для добрых дел. Потому что всё, что происходит в последнее время у нас в стране, исходит сверху. А всё, что исходит от людей, подавляется в зародыше. В результате, мы давно все разобщены и думаем лишь о еде - и подобных нуждах. Какая уж тут духовность, какое благородство? Нас привыкли унижать и гномить на каждом шагу. Не будучи оболваненным, в нашей стране сейчас и не выживешь.

К тому же, почти каждый нынешний ребенок, я имею в виду, из обычной, нормальной семьи, с детства, дать, знает, что он никогда не сможет побывать в других странах. Иной раз - даже в других городах. В Москву или Питер съездить для него так же реально, как на Луну слетать. Потому что в его семье денег и на кусок хлеба иной раз не хватает. Семья голодает. Какая уж тут романтика, горизонты будущего? Наши дети - маленькие старички. Их, на самом деле, ещё больше, чем взрослых, давит материальность. И с самого детства их программируют на стяжательство и нищету духа. Те люди, что собрались здесь, на Поляне - большие неправильные дети. Изгои, не смогшие реализовать себя в обществе. Да ещё, имеющие совсем другие цели - не те, которые провозглашены обществом рыночной экономики. Иные люди. Та самая соль земли, которой скоро может и совсем не стать. Потому что, даже физически - выживают лишь прагматики. Те, у которых нет ни малейшего внутреннего мирка, а есть лишь внешняя нахрапистая реализация. Те, кто готов пройти вверх по трупам и вырвать последний кусок изо рта ребенка. А оправдание они придумают любое. Например, что лишь такое отношение к миру делает рыночную экономику самой рыночной и экономной, дать, и она несёт прогресс всему человечеству. Грубая сила всегда побеждала в этом мире. Ломая всё хрупкое и нежное. Только теперь эта борьба идёт на всепланетном уровне.

– Беседовал я с иностранцами, - отозвался Николай.
– Они меня уверяли, что у нас ещё, в отличие от них, есть куда идти. Что мы - молодая нация. Просторы у нас необъятные, ресурсы...

– Не верю я, дать, что нация может быть молодая или старая, - усомнился дядя Юра.
– Все мы родились или от отца Адама и матери Евы, или от полуголых обезьян. Можно быть лишь - или на гребне волны, или падать вниз. Потом - снова подниматься. Почему-то мне кажется, что мы сейчас -

всё падаем и падаем. А знаешь, какова, дать, наша главная беда? Я считаю, что это даже не то, что мы - сплошь мужланы неотёсанные... А всех культурных людей у нас, почитай, скоро век, как отсеивали, отстреливали и дискредитировали самыми разными способами. А оставались, дать, лишь инертные массы, самые решительные и лучшие - всегда гибли... Самая главная наша беда - это наша всё ещё оставшаяся претензия на крутость. Сверхдержава, чёрт возьми! Мы - не нищие, мы - гламурные! Жрать по будням нечего, дать, а как праздник - столы ломятся! Одевать детей не во что - а на всевозможные выпускные, начиная с "выпускного" в детском садике - тысячи отстёгиваются...

Всё - показушное. Всё - неживое. Сплошная фальшивка. В масштабах страны. Не страна, а памятник самой себе, работы Зураба Церетели... Добром мы своим по нормальному не можем распорядиться, только распродать ресурсы по дешёвке можем. Зато живем весьма по-христиански: и щёки всем, кто хочет, для удара подставляем, и последнюю рубашку отдаём... Жаль только, что в Библии о захоронении радиоактивных отходов ничего не сказано... Может, и хорошо, что нам не дано знать, что дальше будет. Ещё остается возможность надеяться. На то, что скинет со своих плеч природа всю эту рухлядь. Климат, дать, меняется с каждым годом. Может, есть ещё сила, способная всё изменить. Помимо нас и независимо от нас. Взять нашу так называемую цивилизацию - и в мусорник! К лучшему, к худшему - уже всё равно. Просто так, как есть, быть не должно.

– Да, иногда кажется, что приближаются глобальные природные изменения, способные всё же нарушить накатанный сценарий "Золотого миллиарда", - начал Николай.
– Только вот жить в эту пору прекрасную...

– Никола! Обернись! К нам, дать, гости идут!
– воскликнул дядя Юра.

Действительно, со стороны дороги к костерку приближались Андрей и Сан Саныч.

– Добрый день!
– приподнял кепку Андрей.
– Можно присесть? Здравствуй, Юра! Я - Андрей, а это - Сан Саныч, известный грибник и любитель леса, - отрекомендовался он Николаю.

– А я - Николай, сторож этой поляны, - пошутил тот в ответ.
– Присаживайтесь!

– Мы с Сан Санычем встретились по дороге, случайно. Набрели одновременно на один очень интересный камень: надгробную плиту с выбитым на ней крестом. Она, по-видимому, раньше вертикально стояла, а потом - упала. Лежит посреди хоженой тропы надгробный камень, и никто его не замечает. На этом камне крест равносторонний выбит. И какая-то надпись. Но её прочесть невозможно.

– Чайку будете?
– предложил Николай.

– Не откажемся, - улыбнулся Сан Саныч.
– А потом мы решили на здешнюю лагуну прогуляться, уж больно тут места красивые. Так я ещё километра за три от вас, на подходе, сказал, что энергетика места изменилась. Вдруг почувствовал это.

– Вот это да! Это, дать, Никола своей Мандалой кашу заварил. А мы, видимо, привыкли к ней уже, да не замечаем. Да, Никола, к тебе уже экскурсанты начали приходить! Пора гидом становиться. И табличку повесить: начало просмотра - здесь!
– хихикнул дядя Юра.

– Неужели, действительно на таком аж расстоянии наша Мандала почувствовалась?
– удивился Николай.

– Я хорошо знаю здешние места. Не первый год приезжаю. Здешняя земля много хранит разных напластований эпох и народов, - сказал Сан Саныч.
– Например, многие думают, что если здесь повсюду холмики встречаются, так это местность такая: холмистая. А это - могильники кругом. Здесь везде, сплошь, захоронения. И места эти таинственные. Разрушений, конечно, много здесь было - и это не только наследие второй мировой. Еще и раньше здесь стали разрушать дольмены: просто, чтобы камень использовать в строительстве. А со второй мировой тут масса железяк валяется: каски, гильзы, патроны... Но, в общем-то, места эти - давно были окультурены, здесь раньше сплошь сады были: потому и растут везде дикие яблони, груши, алыча... Это я всё к тому веду, что сегодня я шёл по лесу, и вдруг почувствовал нечто странное, чего никогда не чувствовал даже в этих, весьма странных, местах: будто здесь, откуда ни возьмись, образовался островок совершенно нетронутого, первозданного леса. В котором властвуют духи, стихии, природные стихиали... С нимфами, козлоногими фавнами, живой и мертвой водой. И у этого природного места есть своя собственная сила и своя энергия. И, между прочим, оно растёт, увеличивается...