Русь Inc

Ланцов Михаил Алексеевич

Остальных же буквально раскидало, словно кегли мячом от боулинга. Устояли на ногах буквально единицы лошадей. Еще меньше в них оказалось всадников.

А Георгий, отдав приказ горнисту, уже останавливал и разворачивал свою линию для новой атаки. Бойцы выхватывали массивные палаши, отбросив обломки копий, и строились для новой, но не атаки, а бойни. Потому что шок от сшибки оказался чудовищный. Не то, что люди — лошади никак не могли подняться на ноги. У некоторых животных эти ноги оказались, так и вообще, переломаны, из-за чего те буквально

бились в панике на земле, издавая какие-то жуткие звуки. И, само собой, молотя здоровыми ногами по воздуху. Но медленно приходившие в себя бойцы противника старались их добить в первую очередь. Очень уж опасным было такое выражение страха.

Впрочем, привести себя в порядок Георгий им не дал, врубившись в еще более разреженные боевые порядки противника и атакуя их белым оружием да копытами. Ведь ценность дестриэ, идущих на острие атаки, была еще и в том, что тех обучали биться вместе со своим хозяином. А удар копытом мощной, дрессированной лошадки весом в тонну — это не оплеуха девочки, страдающей анорексией.

После второго удара поле битвы представляло собой жуткую картину. Словно по отряду вражеской легкой кавалерии потопталось стадо носорогов. Кровавое месиво, в котором, практически не оставалось раненых. А если таковые и имелись, шансов выжить у них не было никаких, ибо с такими повреждениями не живут.

Безусловно, всех смять не удалось. Ведь кое-кто из задних рядов успел прыснуть в сторону, уходя из-под удара латной тяжелой кавалерии. Да и фланги, где стояли бойцы второй полусотни на более легких лошадях, тоже не выступили так же славно, как центр. Однако эти счастливые люди, нахлестывая лошадей почем зря, стремились как можно скорее скрыться, убежать, испариться.

— Андрей! — Рявкнул Георгий, подзывая командира этой сотни кавалеристов. — Доложить о потерях.

— Есть!

А сам князь направился в сторону обоза, охранение которого тоже не бездельничало. Напротив. Ослушавшись прямого приказа князя они, похватав свое же оружие, отнятое у них несколькими днями раньше, бросились на своих обидчиков. И изрядно так их порубили. Лишь непосредственное вмешательство Георгия позволило сохранить жизнь десятку несчастных.

Несмотря на успешную атаку, потери у Московского князя, все-таки, были. Причем, что самое неприятное, среди лошадей. Три дестриэ оказались ранеными. И никто не мог сказать — как все на них заживет. Люди же в целом отделались легким испугом — мелкие ссадины и ушибы не в счет. Поздние готические латы показали себя бесподобно. При первой сшибке удержали копья противника, а при второй — надежно прикрыли ноги от сабель степняков.

Но лошадей было жалко. Очень жалко. Ибо этих копытных мастодонтов взять было неоткуда в ближайшее время. Разве что новгородцы выполнят свое обещание и привезут еще одну полусотню… через полгода.

После полевого допроса, девять из десяти так и повесили на суках вдоль реки. Они ничего не знали. Причем суки выбрали достаточно гибкие, настолько, что повешенным пришлось стоять на носочках, дабы дышать. Из-за чего казнь превратилась в многочасовую пытку с гарантированным летальным исходом. Не гуманно, но после того, как они вели себя с пленными, это еще очень мягкий вариант реакции.

Десятый же остался для более тесного общения с особистом всея княжества. Георгию хотелось узнать — откуда эти кадры вообще взялись и что хотели. Ведь Рязань еще стояла, а этот отряд всего лишь прощупывал Москву. Изучал ее реакцию. Приценивался так сказать. Ведь монголы вели себя довольно гибко и не только воевали, но и вполне себе охотно договаривались с теми, с кем считали нужным и возможным.

Глава 7

24 марта 1237 года. Константинополь

— Я не хочу иметь с ним никаких дел! — Раздраженно рыкнул Император Латинской Империи Балдуин II де Куртене, который только день как освободился от навязчивой опеки регента — Иоанна не Бриенна.

— Но, Ваше Императорское Величество, — продолжал настаивать, посланник Папы Римского, — по нашим сведениям у него под руками собрано до сотни тяжелых всадников в прекрасных доспехах и несколько сотен арбалетчиков.

— И он все бросит, придя ко мне на помощь? — Усмехнулся Балдуин. — Не смешите меня. Он себе на уме.

— Дайте ему хороший лен.

— А что останется? И так уже Императорские владения едва выходят за пределы Константинополя. Вы хотите, чтобы под мою руку встал еще один неуправляемый барон?

— Но…

— Нет!

— Как вы не понимаете, — не унимался легат, — Святому Престолу очень важно склонить этого юного феодала на свою сторону. Ведь иначе он окажется на стороне ереси схизматиков.

— Если Святой Престол окажет мне военную помощь, я подумаю над его просьбой.

— Но…

— Вы кормите меня одним обещаниями, — тихо прошипел Балдуин. — А сейчас пытаетесь заставить пригреть на своей груди гадюку. Или вы думаете, что я не расспрашивал об этом деятельном юноше? Он опасен. Живое воплощение яда. Идет к своей цели невзирая ни на что. Поверьте — это не тот подданный, который мне нужен.

— Но тот, который нужен Святому Престолу, — холодно произнес представитель Папы Римского. — Потому что, если его не получим мы, он станет клинком в руках Патриарха. И тогда он выступит против вас, Ваше Императорское величество.

— Я подумаю над вашей просьбой… — после паузы произнес Балдуин, едва сдерживая ярость. — А теперь удалитесь.

— Как вам будет угодно, — вежливо улыбнувшись и поклонившись, произнес представитель Святого Престола. После чего чинно покинул зал приемов. Он знал — Император не посмеет причинить ему вреда. Особенно сейчас, когда положение этого человека становиться все более безнадежным. С каждым днем, каждым месяцем, каждым годом.

Конечно, Святому Престолу очень не хотелось терять контроль над Константинополем, но ситуация складывалась очень сложная. Фридрих II Гогенцолерн, Император Священной Римской Империи хозяйничал в Италии, умаляя власть Папы Римского. Не до жиру, быть бы живу. Поэтому все силы и ресурсы Рим тратил на оборону. Все остальное, как обычно, чужими руками. Тем более что обещания, это всего лишь обещания, тем более столь пространные и лишенные хоть какой-то конкретики.